Она не выдержала. Ей захотелось вернуться, не с вещами, нет, - просто навестить герра Леманна, еще раз посмотреть ему в глаза. Оставив сумку у дру-зей, она приехала в Потсдам, на тихую, по-немецки опрятную улочку. У калитки она помедлила, словно впервые читая табличку с именем.
- Вика, hallo! донеслось с другой стороны улицы. Девушка обернулась и увидела сухопарую фрау Келлерхоф, булочницу. Герра Леманна нет.
- А где он?
Фрау Келлерхоф поджала губы:
- В больнице. Несколько дней назад у него был сердечный приступ. Тебя не было - женщина сделала паузу, чтобы дать почувствовать ее отношение к Викиному отсутствию. Я вызывала врачей сама. Хорошо, что я зашла к нему тем вечером.
Вике показалось, она снова знает, что правильно, а что нет.
В больничной одежде герр Леманн уже не казался сказочным гномом. Вика теперь вообще сомневалась, что когда-то снова сможет представить его героем сказки. Он был просто человеком, побледневшим и немного осунувшимся от проведенных в больнице дней.
При виде нее он обрадовался.
- Я полила ваши розы, - сообщила Вика, присаживаясь на край кровати. - На белой распустилось еще два бутона.
- Значит, мы все-таки победили тлю, что на нее напала?
- Да, наверное, - вздохнула Вика.
Герр Леманн мягко потрепал ее по руке.
22-23 августа 2013
Сорренто
Это история Джулио Канти.
При крещении, 15 сентября 1942 года, его нарекли в честь деда-рыбака. В документах в графе «мать» стояло имя Бьянки Франчески Канти, в графе «отец» - прочерк.
Джулио не давал покоя этот прочерк, особенно в детстве. Он был поводом для насмешек и обидных прозвищ, придуманных соседскими мальчишками, а больше для тревожных вечерних размышлений. Джулио пытался понять, как так получилось, что он родился. «У всех есть папа и мама или были и умерли, но были же Ведь люди не рождаются от мамы и пустоты » - думал он. И тут же поглядывал в окно на ближайший дом, где в сумраке под козырьком белела статуэтка Мадонны с маленьким Иисусом на руках, и подрагивал огонек лампады. Иисус был исключением, Джулио не был. Да и не от пустоты родился Иисус, а от Бога, - мама, истая католичка, втвердила ему это раньше, чем он, кажется, научился говорить. Словом, с Иисусом все было понятно.
Непонятно было с отцом Джулио. И стало еще непонятнее, когда бабка Джованна, женщина крутого и довольно истерического нрава, во время очередного скандала обозвала его детенышем дьявола. И под дьяволом она подразумевала явно не свою дочь Бьянку. Тут уж маленький Джулио и вовсе запутался: он что же, как Иисус, только наоборот? Вопрос сорвался с языка и стоил ему увеси-стой затрещины и оставления без ужина. Ни то, ни другое жажды познания не утолило.
Вскоре после восьмого дня рождения Джулио нашел фотографию. Она лежала в ящике комода под ворохом бумаг, альбомов, старых открыток и писем. Мальчик даже не успел толком рассмотреть запечатленного на фото мужчину, как в комнату вошла мать. Испуганно охнув, она выдернула из рук сына кар-точку и спрятала ее в свою шкатулку, которую всегда запирала на ключ. А ключ носила на шее, на одной цепочке с крестиком.
- Мам, а кто это?
- Где?
- Там, на фотографии был, - Джулио дергал черный подол материнского платья и не отпускал, крепко вцепившись в шуршащую ткань. Кто, скажи, кто?
- Джулио, пусти, - Бьянка попыталась разжать его пальцы по одному. Это твой отец.
Мальчишки во дворе ему не поверили, и вскоре он перестал убеждать их, что у него есть не только отец, но даже его фото.
Был еще один случай, о котором Джулио почти забыл, пока не пришло время все понять. Вскоре после того, как фотография была запрятана в шкатулку Бьянки, он вдруг увлекся зигзагообразным орнаментом. Зигзаги и молнии он рисовал карандашом в конце тетради, и куском терракоты от разбитого горшка, на камнях и скалистых уступах, и пальцем на мокром песке. Набегающие волны смывали рисунок, и было очень приятно снова оставить стремительный росчерк: раз, два, три! А следующая волна все исправляла на свой лад. Так продолжалось около недели, хотя Джулио казалось, что намного дольше, и закончилось в одночасье, когда за рисованием его застукала бабка. Джованна заправляла делами и в семье, и в семейной траттории, и не стала долго разбираться с внуком: выстегала хворостиной так, что ему еще пару дней было больно сидеть за школьной партой. В чем он провинился, Джулио так и не понял, но зигзаги чертить перестал.