Воду Гурьев любил. Особенно морскую, - нигде человеческое тело не чувствует так свободно и легко, как в морской воде. Возвращение к истокам… Кто сказал, будто человек произошёл от обезьяны? Чепуха. Если и от обезьяны, то, без сомнения, морского базирования. А, скорее всего, вообще от какого-нибудь Большого Отца-Тюленя. Гурьев усмехнулся, ещё раз нырнул и, вынырнув, медленно поплыл на спине.
То, что Гурьев увидел на берегу, проплыв метров сто пятьдесят, ему страшно не понравилось, - прежде всего потому, что требовало немедленного вмешательства. Девушка в кольце восьми здорово разогретых парней из разряда мелкой городской шпаны. Шпана чувствовала себя вполне привольно - вокруг, кроме девушки и наблюдающего с моря Гурьева, не было ни души. Только вода и скалы. Гурьева они видеть не могли - пока. Очень смешно, подумал Гурьев. Обхохочешься.
Некоторые детали Гурьева насторожили, - и сильно. Исходя из конфигурации прибрежного ландшафта и диспозиции сторон, случайная встреча - "ба, какие люди, и без охраны!" - полностью исключалась. Девушку, безусловно, "выпасли", - чем чёрт не шутит, возможно, и задолго до наблюдаемого эксцесса. Кроме того. Шпане полагалось - в соответствии с классикой жанра - радостно гоготать и отпускать сальные реплики. В действительности шпана сжимала кольцо вокруг девушки молча. Ну, не молча, конечно же, но необычайно тихо. Кроме того, их было как-то подозрительно много. И всё это вместе… Некоторые не умеют ни смотреть, ни видеть. Кое-кто смотрит, но не видит. Смотреть и видеть умеют немногие. Гурьев относился именно к последним.
Собственно, у него было не так много времени на размышления: верхней детали "купальника" на девушке уже не было, на бедре алел длинный, даже с такого расстояния хорошо различимый, порез, и вообще всё было плохо-плохо, - ситуация держалась просто на честном слове, причём Гурьев под этим словом свою подпись не поставил бы ни за какие коврижки. А расстояние, хотя и не бог весть какое значительное, требовалось всё же проплыть. Сорок - сорок две секунды, подумал Гурьев. Количество нуждающихся в спасении возрастает просто в логарифмической прогрессии. Интересно, что это означает, - что я на месте или наоборот? И Гурьев рванул к берегу, как торпеда.
Он вылетел из воды и взглянул на хронометр - тридцать восемь секунд. И три терции. Мировой рекорд, усмехнулся Гурьев. Ну да, ну да. Это службишка - не служба.
– Эй, - тихо произнёс Гурьев, глядя куда-то мимо и вверх. - Всё.
Оружейного металла, отчётливо лязгнувшего в этих двух коротеньких словах - даже, скорее, междометиях - в общем, хватило. Семеро из участников представления отреагировали, как выражался в таких случаях любимый адъютант кавторанг Осоргин, "штатно": позеленели и начали пятиться, озираясь, ясно давая понять, что их тут не стояло и вообще они так, погулять вышли. Зато восьмой, - восьмой оказался тем, что называется на оперативном жаргоне "головная боль". Настоящая. О, встревожился Гурьев, осторожно и незаметно втягивая ноздрями воздух. И ведь он не такой уж и пьяный. Это была очередная странность. Странностей Гурьев не любил. Не выносил просто. Терпеть не мог. Ненавидел. Не пьяный, а "выпимши". То есть принял, конечно, но только для храбрости. Для куража. И девчушку порезал, и стоял так, - грамотно. Девушка к морю не могла мимо него пройти. Никак. Остальные - мелочь, не стоят беспокойства, а это что за птица?! Парень был какой-то удивительно сальный, мерзко-сальный - поганый, один только вид его вызывал отчётливое ощущение тошноты. Ого, подумал Гурьев, ого. Чем дальше, тем меньше нравится мне всё это.
Гурьев был знаком с разными категориями наблатыкавшейся мрази и умел с ними обращаться. Подобная публика имела мало общего с настоящими блатными, которые, отведав однажды мягкость тюремных нар и божественный вкус баланды, вряд ли стали бы вот так, запросто, примерять на себя статью. Мразь же могла из праздного любопытства выпустить человеку кишки, чтобы посмотреть, как они устроены.
– Чё, на бога берёшь?! - парень был мускулистый, недавно стриженый под полубокс, в несвежей тельняшке и широченных, ничуть не более свежих штанищах по последней "пацанской" моде. Он картинно сложил пред собой ножик-"выкидуху" и снова нажал на кнопку. Открываясь, подпружиненный клинок звонко и зловеще ударился об ограничитель. - Битый фраер приканал, робя. Впрягается, бля. Щя я тя макну, бля!
Гурьев включил взгляд - тот самый взгляд, от которого люди впадали, мягко говоря, в сильное беспокойство и выказывали различные степени утраты психического равновесия. В общем, по ситуации. В зависимости от накала.