– Да. Так что же Даша?
– Что Даша? Даша пишет стихи, поёт, как сивилла, танцует, рисует… Проще сказать, чего она не умеет, чем перечислить её таланты.
– И чего же она не умеет?
– Подчиняться. Максимализм и бескомпромиссность на таком уровне, - только попробуйте не соответствовать! Уничтожит презрением. Ужас, а не девочка.
– Это не ужас, Анна Ивановна, - Гурьев улыбнулся отчаянно. - Это просто прелесть, что такое.
– Не вздумайте, голубчик. Даже не смейте думать об этом, - Завадская выпрямилась на стуле. - Иначе…
– Не волнуйтесь, Анна Ивановна. Всё будет в цвет.
– Что? Как?
– Это такой московский жаргон, - пояснил Гурьев. - Означает, что я полностью осознаю всю серьёзность ситуации. Не переживайте понапрасну.
– Понапрасну не стану. А вы не подайте повода.
– Нет. Не подам.
– Да-да, разумеется. Холостой столичный красавец с байронической грустью в глазах. Так я вам и поверила. И откуда вы только свалились на мою голову?!
– С неба, Анна Ивановна. С неба. А если я сказал, это значит - я сказал. Мы уже выяснили отношения.
– У вас есть кто-то? В Москве? - быстро спросила Завадская. - Она приедет?
– Трудный вопрос, - восково улыбнулся Гурьев. - Надежда - верная сестра, как говаривал наш классик Александр Сергеевич.
– Ну, хорошо, хорошо, голубчик, я не буду лезть, вы уж простите. Я просто беспокоюсь!
А я-то как беспокоюсь, подумал Гурьев.
– Слово, Анна Ивановна.
– Хотя бы до следующего лета. Пожалуйста.
– Да что это вы, в самом-то деле, - Гурьев приподнял правую бровь. - Она же ребёнок ещё!
– Ох, нет, - почти простонала Завадская, - ох, да нет же, голубчик, Яков Кириллыч, она совсем женщина! Вы думаете, я не понимаю ничего?!
– Так и я ведь понимаю - поверьте, ничуть не хуже.
– Ох, не знаю, не знаю!
– Я знаю. А что там за история с географией?
– Откуда вам известно?! - подозрительно нахмурилась Завадская.
– Мы случайно выяснили, что в табеле у нашего сокровища сплошные пятёрки - кроме географии. И прозвучала сакраментальная фраза - это личное. Остальное не составляет труда продедуктировать.
– Я не хотела бы сейчас в это углубляться. Это… Ничего серьёзного. Ну, почти.
– Почти? - оводом впился Гурьев. - Ага, как интересно. Дальше, пожалуйста.
– Яков Кириллович, я не собираюсь вам всё прямо сейчас рассказывать. Во-первых, совершенно не желаю портить настроение ни вам, ни себе!
Гурьев опять повторил этот странный птичий жест - чуть наклонил набок голову. Что-то было в этом наклоне, - опасное. Опасное - не по отношению к ней, Завадской, но… Это опасное сияние уверенной силы окружало её собеседника, словно невидимый ореол. Завадской снова - в который раз - подумалось: не может же это всё на самом деле?! Она поплотнее закуталась в свой платок. А Гурьев проговорил, пряча под прищуром серебряные сполохи в глазах:
– Мне невозможно испортить настроение, дражайшая Анна Ивановна. Я вообще не человек настроения, потому что оно у меня давно и бесповоротно испорчено. Вероятнее всего, навсегда. И если бы я вздумал жить в соответствии с таковым, то не гонял бы тут у вас чаи с бубликами, а находился совершенно в другом месте и абсолютно ином качестве. Так что покорнейше попрошу обрисовать драматургию. Можно штрихами.
– Язычок у вас, - почти непроизвольно отодвигаясь к спинке своего кресла, проворчала Завадская.
– Ну да, Анна Ивановна. Ну да. Сгораю в пламени любопытства.
– Ну, хорошо, - Завадская длинно вздохнула и покосилась на Гурьева. - Сама не знаю, чем вы так на меня действуете?!
Ох, я знаю, подумал Гурьев.
– А драматургия, как вы изволили это назвать, следующая. Даша пользуется со стороны юношей повышенным вниманием. Пока им не приходится столкнуться с её… э-э-э… темпераментом и требованиями. Результатом является почти всегда уязвлённое самолюбие, а утешаются многие весьма одинаково, то есть похвальбой о мнимых подвигах.
– Всегда мнимых?
– Всегда, - отрезала Завадская. - Всегда. А некоторые коллеги… Э-э-э…
– Склонны вашу точку зрения "э-э-э", - Гурьев покрутил пальцами в воздухе и улыбнулся. - Огласите, пожалуйста, весь список.
– Вам весело?!
– Неописуемо, - кивнул он.
– Почему?!
– Давненько не занимался такими смешными проблемами. Всё время руки в крови по локоть, знаете ли. С удовольствием примусь за это дело, засучив рукава и подоткнув обшлага чеховской шинели.
– Яков Кириллович, - Завадская покачала головой. - Вы всегда такой?
– Стараюсь.
– Сколько вам лет?!
– А в бумагах разве не указано?
– Просто поверить невозможно. Сто лет дала бы вам запросто. Я вас ощущаю как своего ровесника, а не…
– Ну, вам я бы даже шестидесяти не дал, - чарующе улыбнулся Гурьев. - Так что сто лет - это гипербола, вероятно. Я просто мимикрирую замечательно. Итак, мы собирались перейти на личности.