- И где это видано в наше время – ходить с тростью? – продолжила Рэйчел. – Мода на подобные сувениры закончилась лет двадцать назад.
- Я ужасно старомодный тип, Рэйчел.
- Может быть, у вас там спрятана шпага? – Рэйчел сделала страшные глаза.
- Как вы догадались? – притворно испугался Гурьев. – Целых две!
Кажется, он притворился на этот раз на редкость неудачно. Рэйчел прикоснулась пальцами к губам, и в её взгляде плеснулась тревога:
- Нет, в самом деле?!
- Это действительно всего-навсего сувенир, – к Гурьеву окончательно вернулось самообладание, по крайней мере внешне, – и потому эта маленькая ложь прозвучала вполне невинно и правдоподобно. – Не стоит беспокойства, честное слово.
- Я беспокоюсь совсем не о том. Вы умеете с ней обращаться?
- Все мои вещи строго и скучно утилитарны, леди Рэйчел. Такой уж я зануда.
- Зануда, – повторила Рэйчел и рассмеялась. – Боже мой. Если вы – зануда, Джейк…
Господи, да делай, что хочешь, подумала Рэйчел. Только, пожалуйста, не исчезай слишком быстро, хорошо? Мне будет, похоже, тебя не хватать. Боже мой. О чём это я?!
Они много времени провели вместе на борту "Британника". Так много, что Гурьеву уже начало казаться, будто он знает Рэйчел тысячу лет. Странным образом их разговоры совершенно не походили на принятый между едва знакомыми людьми smalltalk[3] . Да они и не были уже "едва знакомы". Как русские, утешал, уговаривал Гурьев сам себя, понимая, что это – лишь отговорки. Как русские, встретившие друг друга на чужбине, посередине враждебно-безмолвной стихии. В этом всё дело. Ну, она ведь и не совсем англичанка, подумал Гурьев. Она и русская тоже. Пусть наполовину, но русская. Как я… Кто этот кретин, свирепо думал он, кто же этот кретин?! Кому он посмел её предпочесть? Кто та женщина, которая может отодвинуть её?! Таких не бывает. Он просто кретин. И хорошо, Рэйчел. Пускай. Это радует. Меня это радует.
- Как получилось, что вы остались без средств, Рэйчел?
- С чего вы взяли, что я осталась без средств?! – она так вздёрнула подбородок, что у Гурьева внутри всё завизжало и затряслось. Я всех их убью, подумал он. Всех. – Что это вы такое выдумали?! И вообще…
- Рэйчел, – тихо проговорил Гурьев, и она поперхнулась. – Рэйчел. Я русский дикарь, который носит часы на руке, как авиатор или шофёр. Я не понимаю, какого чёрта, собственно, я должен иметь тридцать костюмов, когда мне достаточно двух. Я плохо понимаю разницу между крикетом и крокетом, и мои язык и нёбо не в состоянии отличить бордо урожая двадцать седьмого года от шардоннэ тридцатого. Но вот это… Вот это, Рэйчел… Вот это я чувствую.
- Почему вы думаете, что я должна рассказать вам это?
- Потому что вам станет легче, Рэйчел.
- Вы действительно так думаете?
- Я знаю.
- Моему мужу было весьма затруднительно подписать нужные бумаги в Непале, Джейк. А остальное уладил банк. Не думаю, что мне доставит большое удовольствие вновь копаться в подробностях. Я была настолько неопытна, что обвести меня вокруг пальца не составляло никакого труда.
Банк, удивился Гурьев. С каких это пор банки принимают такое активное участие в жизни вдов и сирот? Каким образом? Ох, как интересно. Что-то произошло с тех пор, как я… Что-то определённо произошло. Потому что это всё не просто так. Вот совершенно.
- И что же? Не нашлось никого, кто захотел вам помочь? Никто даже не попытался?
- Это случилось уже после смерти отца, Джейк. Если бы не Тэдди, – она улыбнулась печально. – Если бы не Тэдди, я, вероятно, не выжила бы. Я должна была заменить ему родителей.
- А кроме мальчика?
- Зачем вам это, Джейк?