Городецкий через секунду после звонка ссыпался по лестнице вниз, только что не в подштанниках. Они обнялись. Заспанный Варяг хлопнул Гурьева по спине:
- Чёрт полосатый! Хоть бы телеграмму дал, я бы тебя встретил! Ну, давай ко мне, наверх! Зинаида Гавриловна, чаю нам, чаю!
- А что, – спросил Гурьев, когда они поднимались по лестнице на второй этаж, – кроме Зинаиды Гавриловны, и чаю некому товарищу Городецкому подать?
- Намекаешь, что жениться бы мне?
- Ну, вроде того.
- В другой жизни, Гур. В другой жизни. Так у вас говорят, у буддистов?
- Да, буддисты некоторые всерьёз в эту чепуху верят. Представляешь? – Гурьев недоумённо вздохнул. – А как тебе в голову пришла идея такая – в мой дом перебраться?
- Твой дом, Гур – это целый мир. Здесь дух твоего Мишимы до сих пор живёт. Уж не знаю, веришь ты в такие штуки или нет – но вот чувствую я его, и всё. Тебе же Гавриловна уже всё выложила: я сюда многих из наших перетащил – почти весь отдел, и даже из новеньких – двоих. Наши люди. В общем, сам увидишь!
- Увижу, увижу, – улыбаясь, подтвердил Гурьев. – У меня такое чувство, что ты рад моему приезду. Тебе за сэнсэя здорово досталось тогда?
- Ничего мне не досталось, – потемнел лицом Городецкий. – По сравнению с тем, что досталось тебе, Гур – семечки.
- Да перестань. Всё, как ты выражаешься, в цвет.
- Смотри-ка, запомнил.
- А я ничего не забываю.
- И это я помню. Проходи, – Городецкий распахнул перед ним дверь.
Войдя, Гурьев огляделся и, притронувшись пальцем к губам, показал на стены, потом на потолок. Городецкий пожал плечами:
- Чисто. Ручаюсь. Такие чудеса даже наверх ещё не дошли.
- Ой ли?
- Гарантия.
- Полной гарантии не даёт даже страховой полис.
- Ты банкир, – Городецкий поиграл бровями. – Тебе лучше знать.
- Машина?
- Те же, и ваших нет.
- Ну, смотри, Варяг. Ты бывший сыщик – знаешь, что случается, когда не обращают внимания на мелочи.
- Бывших сыщиков не бывает, Гур.
- Я это тоже запомню.
Гурьев прошёл по коридору, заглянул во все комнаты:
- Неплохо ты устроился, Варяг. Прямо барские апартаменты. В такие и жену не грех привести.
- Чего ты завёлся?!
- У кого что болит, знаешь ли.
- А-а-а… Ясно.
- Ничего тебе не ясно пока, но это и хорошо. А соседей куда подевал?
- Побегал бы с моё с обменами да переездами – не спрашивал бы.
- Ну, за что боролись, на то и напоролись.
Раздался стук в дверь – соседка явилась с чаем, расставила всё споро на кухне:
- Кушайте, деточки, кушайте. Господи, хорошо-то как… вы, Лексан Лександрыч, посуду-то не трогайте, я потом постучусь, да сама помою…
- Спасибо, тёть Зин.
Гурьев, рассматривая пьющего чай Городецкого, покачал головой осуждающе:
- Не нравишься ты мне, Варяг. Ох, не нравишься. Морда серая, плечи висят, спорт, похоже, совсем забросил. Работаешь, как шахтёр в забое. Ни света, ни воздуха. Не дело это, Варяг. Не дело. Давай-ка, заканчивай чаёвничать, приляг, я тебя поколю немножко. А потом – поедем, побеседуем. О том, о сём, о всяком-разном.
- Куда поедем?
- Есть куда. Не тут же разговаривать.
- Да, – Городецкий вздохнул, посмотрел на Гурьева с некоторым подобием зависти и восхищения. – Нет, ну, это же надо. А ты – прямо цветёшь. Глаз не оторвать.
- Ладно, ладно. Я тебя и так бескорыстно люблю, ты знаешь. Раздевайся.
- Совсем? – ухмыльнулся Городецкий.
- Трусы оставь, – вернул ухмылку Гурьев. – Хозяйство твоё лицезреть мне без надобности. Да и скукожилось там всё, высохло, поди, под суровым взглядом великого вождя.
- Сукин ты сын, Гур.
- Это есть. Что есть – то есть. Ложись, говорю.
- Ну, как? Полегче? – спросил Гурьев, сняв иголки и протерев спиртом места уколов.