- Слышу.
- Хорошо. Пока просто послушай. За что ты Сталина ненавидишь? За то, что он партийные кадры тасует? За Кирова?
- Нет.
- Вот. За колхозы. А скажи мне, Варяг, – в тридцатом году, когда колхозы устраивали – было у Сталина столько власти, сколько сейчас?
- Нет.
- Хорошо. Тоже правильно. Значит, то, что ты мне писал о здешних делах – не только писал, но и сам читал. Это хорошо. А тебе не кажется, что он сейчас вот этих всех активистов, пламенных ленинцев и колхозоустроителей перебить собирается?
- Это сменовеховщина. К Устрялову[2] под крылышко захотел?
- А не знаю. Пока – не знаю. Может – да. А может, и нет. То, что у товарища Сталина никакой концепции чёткой не имеется – это мне очевидно. Но мысли-то у него ходят в голове какие-то? Ходят, ходят. А ленинцы пламенные нам с тобой нужны? Ленинцы. Троцкисты. Нужны, Варяг? Помогут они нам?
- Нет. Ну, то есть, – смотря какие.
- Замечательно. На тех, кто нам поможет, мы самое пристальное внимание обратим. Подумай об этом ещё. А теперь скажи, сколько товарищу Сталину потребовалось, чтобы всю эту хевру, вольницу ррывалюцыонную, по ранжиру выстроить? Давай считать с того дня, как он стал генеральным секретарём. Сколько?
- Почти четырнадцать получается.
- А ты сколько в аппарате уже?
- С тридцатого. Пять лет.
- А теперь – сам смотри. Сталину четырнадцать лет потребовалось – и он далеко ещё не закончил, как я понимаю. Года два как минимум он будет их тасовать, перетасовывать…
- Он процесс готовит.
- Какой? Вроде Промпартии, что ли?
- Да. Только с Зиновьевым и Каменевым.
- А-а. Ну, это ладно.
- Что значит – "ладно"?!
- То и значит. Пускай. Пускай останется один. Нам с тобой другие не нужны. Или сто штук охмурять – или одного. Чувствуешь разницу? Пусть убьёт всех, кого хочет, Варяг. Это плохой план, я знаю, знаю. Но другого нет. Невозможно. Я уже и так прикидывал, и так, и палец к носу приставлял, и нос к пальцу. Не выйдет по-иному. Вообще ничего не выйдет.
- Не понимаю.
- Объясню. Наставлю. Ты знаешь, как на судне крысиного короля создают?
- Знаю.
- Вот это – единственный метод. Нету другого. Не существует.
- А потом?! Сталин – это тебе не крысиный король. Это…
- У всех есть цена, Варяг. У всех. И у него есть. Надо только её ему назвать.
- Ты эту цену ему назовёшь?!?
- Я.
Городецкий долго, долго молчал. Зажмурился, потряс головой:
- Чем же ты его покупать собрался? Что у тебя на него есть?!
- Не на него, а для него. Пока не скажу. Пока с ним не поговорю – не скажу. Нельзя.
- А если…
- Не согласится? Согласится, Варяг. На американском деловом жаргоне это называется – "предложение, от которого невозможно отказаться". И хочется отказаться, да никак невозможно. А ещё это называется – в другом контексте – "недружественное поглощение". Но об этом, повторяю, позже. А пока – пусть будет крысиный король.
- А сколько народу в жернова попадёт? – Городецкий смотрел на Гурьева, словно не верил в то, что видит. – Ты представляешь?
- Ну да, ну да. Лес рубят, как они говорят, щепки летят. Систему подбора щепок, их бережной переработки во что-нибудь для нас нужное и полезное, Варяг. В кадры, которых у нас пока нет. Там человек, там два, тут четыре. Это не кадры, Варяг, это слёзы. С такими цифрами мы страну не вытянем, державу не выстроим – закопаем даже то, что было и есть. Сколько человек у тебя есть, скажи?