Едва он успел после уроков отметиться в учительской, как был зван к заведующей. Войдя в её кабинет, он сдержанно кивнул – они уже виделись сегодня – и выжидательно уставился на Анну Ивановну.
– Проходите, голубчик, – Завадская указала на диван. – Присаживайтесь, разговор у меня к вам имеется.
– Уже? – Гурьев сделал вид, что удивлён.
– Уже, уже. Яков Кириллович, Вы что с детьми делаете?!
– А что?
– Да просто кошмар какойто. Вся школа на литературе помешалась.
– Это пройдёт. К концу первой четверти примерно.
– Не знаю. С трудом верится, если уж откровенно.
Гурьев молча улыбался, спокойно ожидая продолжения. Завадская повела плечами, кутаясь в свой неизменный платок.
– У меня сегодня делегация была, – продолжила Завадская, – из десятого «Б». Весь актив в полном составе.
– Во главе?
– Я знаю, о чём Вы подумали. Чердынцевой не было. Хотя, безусловно, её влияние чувствуется.
– Почему?
– Потому что староста и комсорг – мальчишки, – Завадская внимательно посмотрела на Гурьева. – Они просили назначить вас к ним классным воспитателем.
– И что вы им ответили? – осторожно поинтересовался Гурьев после паузы.
Завадская опять зябко поёжилась:
– Я сказала – я подумаю.
– Вы или я?
– Давайте вместе, – согласилась Завадская. – Я, признаюсь, была бы премного вам обязана, если бы вы приняли это предложение.
– Да?
– Что с Вами? – не дождавшись ответа, Завадская вздохнула и пожаловалась: – Ах, ну, я разве не понимаю – вам не до классного руководства?!
– Но?
– Трудный класс, – посетовала Завадская. – За предыдущий год сменилось два классных воспитателя. Неровный класс. И чтобы десятый «Б» чегото сам захотел, да ещё весь сразу, – я такого не припомню просто.
– Вы хотите сказать, что у меня нет выбора? – Гурьев вдруг улыбнулся отчаянно.
– Боюсь, что так, Яков Кириллыч.
– А другие делегации вас не посещали?
– Не сомневайтесь. Посетят.
– Это радует, – Гурьев усмехнулся и чуть наклонил голову набок. – Мне действительно необходимо заниматься своими делами. Это очень важно, поверьте. Но если вы считаете, что детям необходимо иметь классным воспитателем непременно меня, то – куда же я денусь?
А в общемто, в основном, изза Даши, конечно, подумал он. Потому что…
– Значит, согласны?!
– A la guerre, comme a la guerre. [42]
– Только Вы не идите у них на поводу, – Завадская погрозила Гурьеву пальцем. – На шею сядут!
– Ох, не пугайте, – усмехнулся Гурьев. – Уж как прорежется. Только давайте договоримся.
– Всё, что угодно, Яков Кириллыч, – Завадская молитвенно прижала руки к груди.
Гурьев засмеялся.
– Ясно. Несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– Каким образом вам удалось заполучить такое сокровище, как Шульгин?
– Вы иронизируете или серьёзно? – Завадская поджала губы.
– Я абсолютно серьёзен, – кивнул Гурьев.
– Конечно, образование у Дениса Андреевича хромает, – вздохнула заведующая. – Но он детей обожает, и ребята платят ему взаимностью. Я верю, что это очень важно. Причём контакт у него со всеми – и с младшими, и со старшими. Разумеется, он не педагог и вряд ли представляет себе, что это такое, но зато у него такое стихийное чувство доброты и справедливости, что я его ни на кого не променяю. Даже на Вас, – Завадская торжествующе посмотрела на Гурьева.
– Ого, – усмехнулся Гурьев. – А ведь я могу расценить это, как бунт на корабле. Не боитесь?
– Вы… Вы что себе позволяете?!
– Я шучу, Анна Ивановна, – Гурьев наклонил голову набок. – И очень рад, что вы так Дениса понимаете. Мне он тоже нравится. А это, я думаю, не случайно.
– Вы уже с ним стакнулись, – с явной ревностью в голосе проворчала Завадская.
– А как же иначе. Не только стакнулись, как вы выразились, но и остаканили полную конгруэнтность жизненных позиций при всём разнообразии тактических подходов. Вот только непонятно, как они с Маслаковым уживаются.
– Они и не уживаются, – пригорюнилась Завадская. – В прошлом учебном году мне дважды едва удалось предотвратить рукоприкладство. И не вижу ничего смешного! Ничего, абсолютно!
– Я тоже, – согласился Гурьев. – Обещаю провести разъяснительную работу.
– Да уж будьте так любезны!
– А с каких это пор школьный учитель, пусть даже и парторг – член бюро горкома?
– Трофим Лукич – заслуженный партиец, на партийной работе с двадцать четвёртого года… Что?
– Ничего, – очаровательно улыбнулся Гурьев. – И?
– И школа у нас не совсем обычная. У нас учились и учатся дети городских руководителей, поэтому и внимание к нам повышенное.
– И давно?
– Довольно давно.
– Ну, ясно. Емуто в радость. А вас не утомляет?
– Нет, – нахмурилась Завадская. – Яков Кириллович, я вас попросила бы.
– Дада, конечно.
– Я надеюсь, вы понимаете.
– Я понимаю даже гораздо больше, – Гурьев стёр улыбку с лица с такой скоростью, что Завадская вздрогнула. – Увы. А ещё я очень много знаю. Так что вы не бойтесь, дражайшая Анна Ивановна. Я прикрою, если что. Поскольку имеются и возможности, и полномочия.
– Вот как.
– Да. А пока, с вашего позволения, откланяюсь, – и Гурьев поднялся.
Сталиноморск. 5 сентября 1940
Проконтролировав копающихся в крепости археологов, Гурьев отправился на работу. Зайдя на урок в 10 «Б», – история, улыбнулся Широковой изо всех сил, отчего бедняжка едва удержалась на ногах, повернулся к классу и, грозно насупившись, велел остаться на классный час. И вышел, слыша за спиной радостный шум, который успел уже полюбить.
Не то чтобы он волновался. Просто Гурьев положительно не ведал, с какого угла приступать к задаче, и потому решил начать, как Бог на душу положит:
– Ну, архаровцы, – он обвёл своих подопечных грозным взглядом, – признавайтесь, чья это идея – заполучить меня классным папой?
Ребята загалдели, засмеялись. Гурьев поднял руки:
– Вот что, дети мои. Раз вы такие умные, то план внеклассной работы будете сами составлять. Вы всётаки в школе десятый год, а я – четвёртый день. Так что – вам и карты в руки.
Тут уже гвалт поднялся совершенно невообразимый. Гурьев сел за учительский стол и с отсутствующим видом уставился в окно, боковым зрением наблюдая за учениками. Кажется, начало им понравилось.
– Яков Кириллыч, Вы серьёзно?!
– Во здорово!..
– А можно…
– Да подожди ты! Дай сказать…
– Яков Кириллыч, Яков Кириллыч! А мы, значит, можем всё, что хотим, делать!?
Гурьев задумчиво поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:
– В пределах разумного. Я не уверен, что предложение покидать стулья из окна найдёт в моём лице широкую поддержку. Кроме того, я категорически не одобрю идею забросать прохожих водяными бомбочками. Ну, а в остальном – пожалуйста.
Ответом ему был громовой хохот. Когда он смолк, ктото из мальчишек сказал:
– А мы в походе сто лет уже не были! Яков Кириллыч, давайте сходим, а?
– Куда?
– А в Старую крепость. Можно?
Почему нет, подумал Гурьев. Хороший повод для истории. И кивнул.
– Урррааааа!!!
– Значит, первым пунктом внеклассной работы у нас поход. Когда?
– А в воскресенье!
– Следующее!
– Нет. Не годится. Я могу двадцать первого, а потом буду смертельно занят. Годится двадцать первое?
– Годится!!!
– Добро. Быстро сели все на места, сейчас распишем, что взять с собой и кто что понесёт. Ну, тише, я кому сказал?!
Когда обязанности распределились, Гурьев встал у доски:
– Все свободны, кроме Чердынцевой.
Класс, радостно заулыбавшись, загрохотал было крышками парт, но замер, услышав голос нового классного воспитателя – спокойный голос, модуляции которого, кажется, искажали пространство:
– Тихо и по одному. Сомов, Остапчик. Ваше задание в силе. Ждите в коридоре.