Ирина смотрела на него с ужасом:
– Откуда… Откуда ты знаешь?
– Что?
– Что его убьют?
– У него написано это на лице, Ириша, – мягко сказал Гурьев. – Большимипребольшими буквами.
– А у меня? Что написано у меня на лице?
– Что я тебе нравлюсь, – Гурьев был абсолютно серьёзен. – И это радует меня так, что я ни о чём другом не хочу и не могу сейчас думать.
Ирина опустила голову. Кажется, у неё покраснели не только щёки, лоб и уши, но руки и даже волосы.
– Ира, – Гурьев осторожно взял её пальцы, погладил. – Ира.
– У тебя… Тебе ведь ничего за это не будет?
– Нет.
– Я боюсь.
– Чего?
– Что тебя посадят в тюрьму, – с усилием выговорила Ирина. И спросила срывающимся от отчаяния голосом: – Что? Что ты делаешь, Гур? Чтото… Чтото ужасное, да?
– Почему ты так решила? – он не спешил развеять её тревогу, и это, как ни странно, Ирину слегка успокоило.
– Потому что ты мог их убить, – тихо проговорила Ирина, не глядя на Гурьева, но и не отнимая руки. – Не только Силкова. Всех. Как… тараканов. И ты их – не пожалел. То есть… Ты не их! Тебе до них нет дела, как будто они – в самом деле тараканы. Ты… ты не захотел, чтобы это меня… коснулось. Ты только не понял, Гур. Если бы ты с ними подрался, я бы не так испугалась. А так… Ты не только их напугал. Ты меня напугал – до смерти.
– Прости.
– У тебя был такой голос. И взгляд.
– Какой?
– Как будто ты… Ты вдруг как будто стал теми, кого они боятся, перед кем лебезят и заискивают. Как будто настоящим бандитом, налётчиком. Только ещё страшнее. В тысячу раз страшнее.
Гурьев с новым интересом посмотрел на Ирину. Ох, женщины, подумал он. Образование, городская жизнь – всё шелуха, когда доходит понастоящему до печёнки. Как они это чувствуют? Вот бы мне так научиться.
– Гур, где, у кого?! Разве можно научиться такому?!
Он посмотрел поверх её головы. И ответил так, словно не слышал или не понял её вопроса:
– Моя мама работает переводчиком в издательстве «Академия». Как ты думаешь, на её жалованье могут прожить двое взрослых людей?
– Не знаю…
– Не могут. Я обеспечиваю семью. Сам. Когдато, очень давно, я дал слово, что моя семья никогда ни в чём не будет нуждаться. И выполняю это.
– Как?!
– Бильярд, Ириша.
– На деньги?
– Конечно.
– Но это… Незаконно!
– Скажем так, – когда нет тотализатора, ставок на победителя и выплаты премиальных последнему, это не противозаконно. На самой грани, разумеется, но – лишь на грани. Не более того. И вообще – благородный спорт, если разобраться. Даже чемпионы мира есть. А ты ведь подумала про карты, правда?
– Да.
– В карты я тоже играю, – улыбнулся Гурьев. – Но почти всегда проигрываю.
– Почему?!
– Люди, обыгравшие меня в карты, проигрывают мне за бильярдным столом. Нужно поддерживать равновесие и добрые знакомства. А ещё я умею улаживать разногласия между моими добрыми приятелями, – «добрые приятели» он произнёс с отчётливо обозначенной издевкой. – Каждый слышит от меня то, что хочет услышать, потому что каждому человеку нужна и интересна только его собственная, личная правда. Настоящую правду никто не желает знать. Но это не так уж и важно сейчас. Пока.
– Это… Это ты бандитов имеешь ввиду? – Ирина непроизвольно оглянулась.
– Да. Бандиты, – Гурьев сделал круглые глаза.
– А милиция?
– Мы двигаемся по параллельным прямым. Которые соприкасаются только в неэвклидовом пространстве. Кстати, среди моих знакомцев есть весьма известные и влиятельные персоны. Так что совершенно нечего опасаться.
– Твоя мама… Переводчик?
– Да. Переводчик и редактор, по мере необходимости.
– С какого языка?
– С японского.
– Японского?!
– Да. Ещё с французского и латыни. Ну, английский, немецкий, – это понятно.
– Кому… понятно?!
– Мне понятно, – Гурьев улыбнулся.
– А она… Она знает?
– Она знает. Не всё, разумеется. Многое.
– И она… не возражает?
– Есть такая старая, избитая истина, Ириша: то, что нельзя предотвратить, нужно возглавить. Вместо того, чтобы устраивать истерики и скандалы, мама помогает мне. Отдыхать я ведь тоже должен, как ни странно. Мама следит, чтобы наш дом всегда оставался крепостью на острове посреди бушующего океана. Я знаю, это звучит банально, но это на самом деле так. Благодаря маме у нас есть дом. Убежище. Куда я могу вернуться и где меня ждут и любят, что бы ни случилось. Понимаешь?
– Кажется, – Ирина улыбнулась, хотя уголки её губ всё ещё вздрагивали. – Что же ты делаешь в школе?
– Учусь быть незаметным.
– Ничего не выходит, – Ирина фыркнула.
– Я знаю, – печально вздохнул Гурьев.
Ирина вдруг почувствовала, что всё услышанное както разом перестало внушать ей страх. Наоборот, – вызвало жгучий, не испытанный ею доселе интерес. Неописуемое любопытство. А Гурьев казался ей даже старше её самой. Во всяком случае, никак не мальчиком. Совершенно точно. Ирине вдруг стало щекотно и жарко. Она поняла, что если и не сегодня, то совсем скоро это произойдёт. То самое. И это будет… чудесно.
Выросшая среди книжек и родительской опеки, мало сталкивавшаяся лицом к лицу с настоящей жизнью – и в детстве, и в школе, и в университете, который закончила этим летом, – Ирина добралась до своих двадцати двух лет всё ещё неопытной девушкой. Дворовые ухажёры вроде пресловутого Силкова вызывали у неё ужас, сокурсники – скуку, а рабфаковцы и пышущие революционным энтузиазмом комсомольцы – оторопь пополам с брезгливостью. От всех от них простонапросто плохо пахло, а иногда – и вовсе смердило. И хорошо ещё, если только махоркой или перегаром. А Гурьев… От него шёл тонкий, ненавязчивый, но хорошо различимый горьковатолимонный аромат, с едва ощутимыми нотками полыни и мяты. Он весь вообще был как будто отмытый до блеска, до скрипа, до восхитительного холодка между лопаток. У него были чистыечистые руки, тёплые, как печка, ладони, пахнущие сдобой, ровные, коротко остриженные ногти. И одежда его была всегда чистой, пахнущей волнующе и приятно. И волосы. И от всего этого у Ирины сладко пустело в животе.
Она не понимала, почему он выбрал именно её. Чем она ему так уж приглянулась. Она видела, какими глазами смотрит на него женская половина школы, хотя уже должны бы и привыкнуть, да и на улице ловила взгляды, – ищущеигривые, адресованные Гурьеву, и завистливоудивлённые – ей. Это всё было так неожиданно и захватывающе!
Ирина осознала вдруг, что прежняя жизнь закончилась. Что теперь всё будет иначе, – быть может, и не так понятно, как прежде, но зато невероятно интересно. Она не знала, как долго это продлится. И это ей тоже сделалось совершенно безразлично. Главное, что это есть. И Гур есть. У неё. Здесь и сейчас. А дальше…
– Что ты собираешься делать?
– О чём ты?
– После школы. Тебе нужно учиться. В вуз. С твоими талантами!
– Ты права. Мне действительно нужно ещё многому учиться. Только не здесь.
– А где? – у Ирины всё оборвалось внутри.
– Далеко, – Гурьев глядел на Ирину, попрежнему не выпуская из рук её пальцы.
– Меня ты с собой не возьмёшь, – она вздохнула.
– Это невозможно.
– Догадываюсь. Чему ещё тебе хочется научиться? Чего ты ещё не умеешь?
– Многого. Ну, например. Был бы я настоящим Мастером, сумел бы утихомирить эту дворовую кодлу так, чтобы не пугать тебя и не устраивать на глазах у соседей Куликовскую битву.
– А говорят, ты никогда не дерёшься.
– Почти нет, – он пожал плечами. – Не с кем.
– Ты ужасно самоуверенный. Мне было бы намного легче, если бы ты был хотя бы чуточку осторожнее.
– Со мной ничего не может случиться.
– Откуда ты знаешь?!
– У меня нюх.