Эмоциональная речь Севы вызвала у меня благодарную улыбку. Хотя, в своё время, мне и пришлось смириться с общепринятым названием «оборотни», тем не менее, оно до сих пор вызывало внутреннее недовольство.
— Спасибо, — я вздохнула. — Но всех не переделать.
— Всех и не надо, — решительно возразил инженер. — Но нашу группу — вполне возможно. Хотя бы латинские термины ввести — «Homo какой-нибудь-там».
— Не пойдет, — возразила я. — Мы слишком сильно различаемся. Настолько, что, по-моему, относимся как минимум к разным родам, так что родовое название тоже должно быть разным.
Сева смерил меня яростным взглядом:
— Только из-за того, что мы биологически далеки друг от друга, ты готова лишить кого-то права называться человеком?
— Нет, но… — я замолчала, не в силах придумать достойного аргумента. Ну, правда, не говорить же теперь, что в биологии так не принято.
— А почему бы и нет, — поддержал идею инженера Игорь. — Что в этом такого страшного?
— В крайнем случае, можно дать сложное, двойное, родовое название каждому из наших видов, — развила мысль Надя. — Тогда и «человек» в каждом названии будет присутствовать, и люди путаться не начнут.
— Ну, не знаю, — недовольно, но не очень уверенно, пробурчала я. — Всё равно простое родовое название лучше.
Несмотря на возражение, в глубине души я понимала, что в любом другом случае кто-то останется обиженным.
Большинство остальных учёных высказались за двойную терминологию, после чего приступили к её обсуждению. Спор затянулся на несколько часов. В результате мы приняли решение троллям и их здоровым сородичам присвоить уже высказанное каким-то активистом и распространившееся в сети название «Homo alterus» — человек изменённый (автор термина не подозревал, что на планете не один, а три разумных вида и, соответственно, имел в виду всех переселённых). Больше других за то, чтобы назвать троллей «изменёнными», ратовали мы с Ильей, а Росс, Маркус и Сева активно возражали, желая, чтобы данный вариант достался их виду. После долгих споров «людей» назвали Homo oculeus. Идею подал Росс, вспомнив, что у его вида в лобной части, между полушариями мозга выступает округлое образование, по форме отдалённо напоминающее глаз. А вот на дословный перевод никто не согласился, в результате бытовым русским (а, точнее, керельским) термином назначили — «человек лесной». Я яростно отстояла право на красивое латинское название своего вида — Homo nebulosus — человек туманный, но вот на бытовое запала уже не хватило, в результате «перевод» звучал гораздо примитивнее и даже немного обидно — зверочеловек.
После того, как мы определились с терминологией, всё вернулось на круги своя, даже Игорь продолжал говорить о моем виде, как об оборотнях, и лишь Сева непреклонно соблюдал установленные им самим правила. Причём, когда он говорил о каком-то конкретном виде, то использовал латинское название, а в других случаях отзывался обо всех одинаково, как о людях. Мало того, в разговоре инженер пытался и других приучить к этим терминам, но, быстро убедившись в бесплодности увещеваний, начал делать вид, что не понимает о ком речь, стоило кому-то сказать про оборотня или тролля.
Вообще, после возвращения поведение инженера кардинально изменилось. Проснувшись, он разворачивал бурную деятельность: добровольно ломал хворост для костра, сделал два стеллажа и низкий столик на второй этаж; набрав на привале лозы, учился плести корзины; что-то старательно вырезал из дерева и бамбука и даже затеял ремонт крыши, хотя, на мой взгляд, она в этом ещё не нуждалась. Выбившись из сил, Сева смывал пот водой из плошки (купаться в реке он не рисковал, чтобы не стать добычей пираний) и отправлялся на заслуженный отдых. Инженер уставал настолько, что иногда с трудом добирался до своей постели. Но несмотря на это, как только у него появлялись хоть немного сил, всё начиналось сначала. Наконец, через три дня, за завтраком он торжественно объявил:
— А у меня молоко пропало! — и взглядом призвал оценить его достижение.
— Поздравляю, — неуверенно сказала я.
— Ты ради этого всё время вкалывал? — поразился Росс. — Да я лучше детей кормить буду, чем так надрываться!
Остальные промолчали, но на их лицах отразилось согласие с зеленокожим.
— Теперь всё как раньше будет? — с надеждой предположил Игорь.
— Почти, — улыбнулся Сева.
— Как думаешь, у него от того, что он надрывается, молоко пропало? — обеспокоенно спросила я Надю, когда мы остались наедине. — Он себе-то не навредит?
— Или от этого, или от стресса, — вздохнула собеседница. — Но его, похоже, не остановить.
И действительно, инженер продолжал вести очень активный образ жизни, начав даже в свободное время выполнять разные физические упражнения. Только через неделю Маркусу удалось вернуть Севу к исконному роду занятий посвящённых. Оказалось, что наш инженер очень увлекающийся и азартный человек: занимаясь тем, что его действительно интересовало, он легко забывал даже о сне и пище, так что приходилось каждый раз обращать внимание на то, что неплохо бы отдохнуть и перекусить, и в ответ выслушивать обиженные комментарии. Увлёкшись творческим заданием, Сева расслабился, и молоко вновь появилось, но инженер настолько погрузился в мир идей, что его это уже не взволновало.
Джунгли остались позади, теперь вокруг простиралось зелёное море травы, над которым изредка возвышались небольшие рощицы и отдельные деревья. Большую часть побережья покрывали заросли кустов, в том числе несколько видов с гибкими, хорошо подходящими для плетения прутьями. Папортошка в степной местности не росла, как, впрочем, и большинство других знакомых продуктов, зато мы каждый день обнаруживали что-то новое, так что в пищевом плане ситуация не ухудшилась. Непривычно яркий из-за отсутствия зелёной защиты свет наступающей «лунной ночи» причинял дискомфорт, поэтому многие сплавляющиеся на открытых плотах обзавелись шалашами или плетёными навесами.
Не знаю, как на самом деле, а по моим субъективным ощущениям животных меньше не стало. В высокой, мне по пояс, волнующейся под ветром сочной растительности паслись травоядные, порой сбиваясь в стада до сотни и более голов. Различная мелкая дичь: грызуны, животные, напоминающие кроликов, птицы и рептилии — обеспечивали нам богатый рацион. Однажды во время сплава удалось хорошо рассмотреть крупных, отдалённо напоминающих волков, хищников: более крупных, чем на Земле, чуть уже, с длинными ногами, вытянутым телом и зеленоватой шерстью. Пару раз издалека удалось понаблюдать, как они охотятся: небольшими стаями, загоняя добычу. Передвигались легконогие хищники элегантно и стремительно, могли развить очень высокую скорость, так что даже создавалось ощущение, что они почти летят над травой.
В отличие от джунглей, где камни встречались редко и те — сплошь обкатанные водой голыши, здесь попадались галечные пляжи, а порой даже удавалось найти отдельные валуны или крупные обломки с неровными краями. Хотя для меня это не имело почти никакого значения, но некоторые люди из каравана наверняка порадовались: ведь такие камни можно использовать в качестве какого-нибудь инструмента.
Надя и Юля очень близко к сердцу восприняли проблемы с питанием полукровок и вместе с нами искали подходящие подкормки. А однажды вечером астроном посетовала, что троллей в последнее время по берегам не видно.
— Не понимаю, чему ты расстраиваешься, — не отрываясь от компьютера, передёрнул плечами Игорь и, взяв ветку, выгреб из костра непропёкшуюся ящерицу. — Наоборот, хоть их опасаться не приходится.
Юля дёрнула расчёску, вырывая у себя из рыжевато-каштановых волос небольшой колтун. Неодобрительно посмотрела, как математик на ощупь пытается развернуть широкий лист кувшинки, в котором готовилась рептилия, слегка обжигается и, всё так же уткнувшись в экран, остервенело трясёт рукой.
— Отложи компьютер и ешь нормально, — сказала астроном.
— Потом, — отмахнулся Игорь, наконец избавив ящерицу от оболочки, и с хрустом вгрызся в её хвост, роняя пепел и крошки на клавиатуру.