С прививками, кроме поиска и разведения возбудителя, пришлось решать ещё одну глобальную проблему. Слишком многие болезни требовалось прививать каждые несколько дней: срок колебался от трёх суток до пары недель. А это нереально, даже если собрать всех людей в одном месте. К тому же, из-за большого количества народа могут возникнуть новые проблемы.
У людей достать возбудителей не всегда есть возможность, а перерывы лучше не делать. Поэтому мы старательно искали способ хранения болезнетворных агентов. В решении этого вопроса нам очень помогли некоторые смолы и воск. Одновременно дорабатывались правила здорового образа жизни: например, теперь один раз в день следовало оставлять небольшой участок тела необработанным и позволить себя кусать определённым видам насекомых (переносчикам инфекций), сгоняя или убивая остальных (иначе последствия от укусов получаются слишком серьёзные). Ещё посвящённые включили в комплекс глубокое дыхание зелёным туманом перед дождём над небольшими заболоченными низинами: там был наибольший шанс подхватить заразу… в смысле — получить достаточное количество возбудителя для поддержания иммунитета.
— Я вдруг подумал: а что, если попытаться найти нечто, что рассасывается в организме очень медленно? — предложил Игорь однажды вечером, выковыривая подкожного паразита. — Смешать с заразой и…
— И проглотить? — с сомнением продолжила я. — Думаешь, этого было бы достаточно?
— Ну, попробовать-то ничего не мешает, — пожал плечами математик.
Но, к сожалению, попытки создать «долгоиграющие» прививки пока не увенчались успехом.
Если с обычными болезнями справляться стало намного проще, то со смертельными складывалась трагическая ситуация. У таких инфекций и источник заражения найти гораздо сложнее (из-за малой выборки), и лечение разрабатывать (учитывая, что проверять его приходилось на наших детях). Да и сами болезни слишком часто приводили к смерти… или вынуждали использовать мучения. Мало времени, мало больных для выявления особенностей, мало возможностей для поиска спасения.
Это были очень тяжёлые дни. Не только для меня и родителей, но и для остальных. И для Рыси. Она прекрасно понимала, что происходит и не хотела расставаться с друзьями, втихаря от нас пытаясь подкармливать уже погибших маленьких соплеменников. Впрочем, даже полукровки не смогли остаться безразличными. Несмотря на бедность эмоций этих детей, было очевидно, что произошедшее оказалось для них серьёзным ударом. Они изо всех сил старались хоть как-то облегчить состояние больных. И, вместе с особенно циничным Россом и резкой, наигранно безразличной Лилей, проводили с ними очень много времени. Поддерживая морально и пытаясь спасти.
Мы не успели. Погибли все человеческие дети старше годовалого возраста. Не сразу, один за другим, но в конечном итоге болезни убили всех подросших малышей у свободных. Как сообщили кошки, даже сын сампов исчез, но погиб ли от инфекции или по какой-то другой причине, узнать так и не удалось. Смерть детей оказалась очень тяжёлым ударом для всех. Особенно учитывая, что пытаясь их спасти, мы не дали малышам отойти спокойно. Мы боролись до последнего. Но потерпели поражение.
— Одно хорошо — они уже отмучились, — утешал Маркус одновременно и себя, и других.
Выжили только полукровки. На удивление, либо у них оказалось очень крепкое здоровье, либо их организмы банально не подходили возбудителям по каким-то параметрам. В результате из всего первого человеческого поколения осталось пятеро живых детей: трое у нас и двое у сатанистов. Всего пятеро из нескольких десятков.
К слову, ни одна из человеческих женщин Ордена не забеременела даже после того, как ситуация более-менее стабилизировалась.
— У вас всё в порядке в этом плане? — поинтересовалась я, обеспокоившись, что бесплодие могло оказаться осложнением после одной из болезней или, что ещё хуже, побочным эффектом от какого-то лекарства.
— У меня всё нормально, — заверила Вера. — Просто мы с Севой решили подождать. Сделать перерыв.
— И мы, — кивнул Илья.
— Мы тоже, — несколько удивлённо заметил Маркус и вопросительно посмотрел на математика с Детом. Они тоже подтвердили, что пока не намерены предпринимать шаги для получения потомства.
— Добро пожаловать в монастырь, — не удержался от шутки физик. Но голос его прозвучал грустно.
Юля, как единственная мать с ещё живым ребёнком (благодаря тому, что её сын ещё не достиг возраста, когда дети начинают болеть), попросила, чтобы уже сейчас к её малышу применялись все те же процедуры, что и к взрослым.
— Может быть, так у него будет хоть какой-то шанс, — пояснила она.
Шло время. Мы не сразу поняли, что положение стабилизировалось и люди начали возвращаться к нормальной жизни. Просто постепенно работа перестала утомлять настолько, что хотелось только отоспаться. Медицинские исследования стали привычным делом: теперь параллельно велось около десятка различных опытов (чаще всего — по испытанию одного или двух препаратов либо прививок). Медицинские процедуры превратились в обыденность и выполнялись уже почти автоматически. И у людей наконец появились силы не только на труд, но и на отдых.
В Волгограде ситуация тоже стала легче: болезни уже не отнимали всё время и селение вновь стало похоже на таковое. Народ очистил тропинки от всей высокой, колючей или жгучей растительности, отремонтировал пристань, водопровод и дома, избавил мельницу от оккупировавших её за время простоя мхов, вьющихся растений, гнёзд насекомых, рептилий и птиц. Единственное, что ещё создавало трудности, так это добыча пропитания: всё-таки в Волгограде собралось слишком много жильцов. Но, по мере освоения способов профилактики и появления «прививок», сохраняющих годность в течение недели, люди начали отселяться. Чаще всего они уходили не поодиночке или семьями, а небольшими группами до дюжины человек. Не для того, чтобы основать племя, а просто с целью поселиться рядом, одной деревней, чтобы, в случае чего, помочь соседям или, наоборот, получить помощь. Люди удалялись не больше, чем на три дня пути (из-за того, что иначе становилось затруднительным ходить за прививками или лекарствами).
Кстати, несмотря на то, что теперь не стало такого количества больных, кто-нибудь из медиков или я по очереди дежурили в Волгограде. Делали прививки, следили за лечением, проверяли действия новых препаратов на добровольцах (естественно, уже после испытаний на животных). Побывав несколько раз у волгорцев, я поняла, что люди смирились с союзом. Они привыкли к тому, что мы другие и даже к тому, что у нас есть власть. Отработка теперь воспринималась как само собой разумеющееся (причём не только за лечение, но и за лекарства или возбудителей для прививок), мнение не оспаривалось. С другой стороны, и входящие в союз старались не притеснять обычных свободных, командуя только там, где имели право (например, установив правила поведения в Волгограде, либо указывая, какие конкретно продукты будут приняты в качестве отработки).
Мы переломили ситуацию. Но за это пришлось заплатить очень высокую цену.
Гибель детей (и наших, и чужих) не давала покоя. Ни наяву, ни во сне. Возможно, положение усугублялось тем, что мы не похоронили их тела, а вскрыли, исследовали и, по возможности, сохранили. Несмотря на боль потери, все посвящённые понимали, что это увеличит шансы на выживание других детей. Но эмоции не хотели слушать аргументы разума, и нас терзало чувство вины. За всё. За то, что не спасли, за то, что не дали умереть спокойно, за то, что даже не попрощались.
Однажды дежурящая в Волгограде Надя приехала в Орден вместе с волгорцем, приплывшим за очередной порцией прививок, лекарств и репеллента.
— Тебя сменить? — поинтересовалась Щука.
— Нет, — покачала головой терапевт. — На сей раз — нет.
Она рассказала нам о церемонии прощания, которую провели волгорцы. И мы все, даже пытающийся казаться циничным Росс, поддержали её идею устроить в Ордене нечто подобное.
Вечером, на закате солнца, мы спустились к воде. Прошли по длинной ветви дерева, нависающей над рекой до тех пор, пока она не склонилась под нашей тяжестью и ноги не оказались по колено в воде. Все родители, потерявшие детей, взяли маленькие, вырезанные из мягкой древесины плошки, наполненные маслом.