Петенька Рябов глядел на этот железный старшинский палец со страхом: Добудько не раз проводил им по Петенькиному животу, проверяя, достаточно ли туго солдат затянул поясной ремень.
Но малыш, по-видимому, чувствовал себя в этих руках великолепно, потому что опять заревел, когда отец хотел положить его в люльку. Чукчанка взяла ребенка из рук мужа, ушла с ним в дальний угол и там, отвернувшись, дала ему грудь.
Порядок, таким образом, восстановился, и можно было начинать.
— Ну, за что же выпьем, ребята, а? — спросил Добудько. — За службу? Или за здоровье вашего товарища? Хороший он хлопец, Громоздкий!.. Выпьем разом за то и за другое!
Чокнулись.
Старшина и Сыч выпили одним духом. А Петенька, мученически тараща глаза и морщась, отпивал маленькими глотками, как горячий чай. Добудько и Сыч, уже успевшие проглотить какую-то закуску, сочувственно следили за ним. Вздох великого облегчения вырвался из их душ, когда Петенька, с ненавистью отбросив от себя стаканчик, прямо рукой схватил что-то с ближайшей тарелки — ему уж было не до этикета! — и, обливаясь слезами, торопливо заработал челюстями.
— Ну ничего, научишься, — снисходительно успокоил его Сыч.
— А не научится, и того лучше, — добавил старшина профилактических соображений ради.
Жаркий пламень разлился по всему телу Петеньки, и он почувствовал, что глохнет. Испугавшись, заговорил громко и часто — больше для того, чтобы убедиться, не оглох ли в самом деле:
— В ушах звенит. И кто только выдумал такую мерзость?.. Увидала бы моя мама, ох и задала б мне перцу! Товарищи, вы меня слышите?
— А как же. Ты потише балакай, Рябов, мы все слышим…
— А я вас — плохо…
Но Сыч и тут его успокоил.
— Это бывает, — сказал он тоном знатока. — Пройдет!
Действительно, через некоторое время в ушах Рябова словно бы что-то лопнуло, и комната сейчас же наполнилась шумом и стала светлой и уютной, хотя в ней все было по-прежнему. Петенька воспрянул духом, засмеялся без видимой причины и вообще обрел молодецкий вид. Обнаружив это, Добудько предложил выпить по второй — «чтобы дома не журылись». Но Петенька отказался, и остальную водку старшине и Сычу пришлось «усидеть» вдвоем, что они и сделали без особых трудов.
— Жинка! — позвал раскрасневшийся от выпивки и доброго расположения духа хозяин. — А подбрось-ка нам по кружечке молочка. Зараз весь хмель как рукой снимет! — Старшина говорил и не сразу заметил отчаянные знаки, которые делала ему жена: случилось так, что он забыл предупредить ее и она израсходовала весь удой.
Добудько сконфузился и виновато поглядел на гостей.
Наступила неловкая пауза. Догадливый Петенька понял, что их гостеприимный хозяин попал в затруднительное положение и что его надо выручать.
— Да какое там еще молоко! — замахал он на Добудьку руками. — Что вы, товарищ страшина! Кто после водки пьет молоко?.. — Петенька подмигивал Сычу, чтобы и он подал свой голос, но Иван глядел на него и непонимающе моргал.
— Что ж, хлопцы, извиняйте. Неувязка получилась, — сказал хозяин, благодарный Рябову за поддержку.
— Да что вы, товарищ страшина! — закричал опять Петенька. — Спасибо вам за угощение!..
Неловкость окончательно исчезла, когда растерявшаяся было в первые минуты хозяйка поставила на стол три стакана густого кислого молока, подернутого сверху румяной сливочной пленкой.
— Ряженка?! Ей-богу, ряженка! — торжествующе закричал Добудько. — Жинка, да ты у меня молодчина! Это уж точно! Та це ж краще простого молока!
Радость старшины, по-видимому, плеснула через край, он вскочил и поцеловал жену. От стыда и счастья из узких и горячих глаз ее выскочили слезинки.
Ряженку съели и похвалили. От водки уже не чувствовалось никаких последствий, кроме теплоты в теле и хорошего настроения вообще.
Опять принялись рассматривать фотографии. Теперь уже вместе с Добудькой, который был у них вроде экскурсовода.
Внимание солдат на этот раз привлек портрет усатого сержанта с двумя орденами на гимнастерке.
— Полный кавалер! — сказал о нем Добудько и добавил с гордостью: — Друг мой. Добрый был вояка!
— Почему «был»? Он что, разве… — Петенька умолк, перехватив печальный взгляд старшины.