— В общем-то, плохо, друг мой. Ну ничего. На следующем собрании мы твой котелок подправим.
— Ради бога, подправляйте. Только сейчас не дай помереть живой душе…
— Ну вот что, живая душа. Аллюр два креста! Одна нога тут, другая там! Мчись за березовыми ветками. Живо!
— А замашки-то у тебя командирские! — подивился парень.
— А как же? Ну давай, давай. А то еще передумаю.
Увязая по самые уши в снегу, солдаты разбрелись по взгорью и сейчас напоминали большое стадо оленей, отыскивающих под глубоким снежным пластом спасительный ягель. Треск стоял на громадном пространстве. Кое-где уже занялись робкие огни, заструились дымки…
В третьей роте все были заняты делом, кроме рядового Сыча. Он возлежал на снегу, как на перине, и, казалось, с полнейшим равнодушием наблюдал за хлопотами своих товарищей. Это заметил Громоздкин, у которого под железной перекладиной — где он только ее раздобыл? — играли языки крохотного костра, а в котелке, подпрыгивая, булькало разваривающееся пшено.
Селиван подошел к односельчанину.
— Ты что не готовишь завтрак?
— Не хочу, — небрежно ответил Сыч.
— Так я тебе и поверил. Может, ты еще в пути съел свой НЗ?
— Угу.
— И концентрат слопал? — изумился Громоздкин.
— И концентрат. Чего ж на него глядеть.
— Ну, Ваня, дело твое табак. Старшина не простит тебе этого.
— А откуда он узнает? Разве ты скажешь? Вроде никогда не ябедничал…
— Может, сказал бы… И дело тут не в ябеде… А если лейтенант Ершов увидит? Вот он-то уж пропишет тебе по первое число. Ну ладно, садись со мной — каша уже почти готова.
— Вот за такие речи спасибо! — Круглые зеленые глаза Сыча фосфорически блеснули. Он мигом выхватил из валенка алюминиевую ложку, крякнул от удовольствия и с несвойственным ему проворством подсел к котелку Селивана.
Сыч уже потирал руки, нетерпеливо поглядывая на еду, когда за его спиной выросла могучая фигура Добудьки.
— Рядовой Громоздкин! — позвал старшина сердитым, простуженным голосом. — Я запрещаю вам кормить Сыча. Ясно?
— Так точно.
— А вам… — Добудько посмотрел на Ивана долгим взглядом, — вам, товарищ Сыч, за расход НЗ без разрешения объявляю два наряда вне очереди!
— Слушаюсь… Два наряда.
— А зараз — шагом марш за мной! — И старшина повел куда-то сконфуженного Сыча.
Петенька Рябов, наблюдавший за всей этой сценкой со стороны, никак не мог понять, что с Иваном столь строго и безжалостно поступил не кто-нибудь, а Добудько, тот самый Добудько, который еще совсем недавно гостеприимно встречал их в своей собственной квартире.
Петенька приблизился к Селивану и, трусливо озираясь, признался:
— А знаешь, Селиван, я ведь тоже едва-едва утерпел. Рука сама лезла к галетам и сахару.
— Блудливая у тебя рука. Ты ее отрежь.
Петенька разозлился:
— Какой ты, Селиван, благополучненький стал! Образцово-показательный. Рано ты забыл свои грешки!
— А ты что же, комсорг, хочешь, чтобы я и дальше грешил? — ядовито спросил Селиван.
— Нет. Боже тебя упаси! Только смеяться над товарищами не советую. Все под одним старшиной как под богом ходим…
— Хороший старшина, — сказал Громоздкий.
— Уже хороший стал? А давно ли ты проклинал его в душе?
— А ты что, в мою душу заглядывал? Дураком был — вот и проклинал.
— А сейчас поумнел? — приставал Петенька.
— Поумнел, — задумчиво сказал Громоздкий. — А тебе что, не нравится Добудько?
— Когда как. Иной раз нравится, а иной раз…
— Значит, так. Когда он вас угощает ряженкой, он хорош. А когда к порядку приучает — плох. Так, что ли?
— И так и не так, — уклонился Петенька от прямого ответа и молча пошел было к своему угасавшему костру. Однако Селиван вернул его:
— Ты, Рябов, не виляй. Отвечай толком!
— Да отстань ты от меня! Вот еще новый начальник объявился. Шишка на ровном месте…
— Сделал бы я тебе, Петенька, таку-ую шишку, да твое счастье — не хочу. Надоело наряды вне очереди получать. А за тебя еще и на губу посадят…
— Спасибо на добром слове. — И Петенька сделал низкий поклон.
— Не стоит благодарности.
Неизвестно, сколько бы времени еще продолжалась их словесная дуэль, но передали команду, и отдохнувший полк двинулся в обратный путь.
В полдень вернулись в казармы.
После обеда командиры батальонов и специальных подразделений явились в штаб полка для доклада о результатах марша.
Выяснилось, что всего отстало на обратном пути четверо, возвратившихся в казарму позже. Три человека слегка обморозили щеки. Один солдат ночью заболел, и его пришлось отправить в полковую санчасть.