Не всем только было ясно, почему именно Рябову лейтенант Ершов поручил такое ответственное дело: кажется, во взводе нашлись бы ребята и повыносливее и даже порасторопнее Рябова.
— Может, потому, что Петька у нас самый идейный. Как-никак комсорг роты, — высказал предположение Иван Сыч, в который раз осматривавший, хорошо ли замаскирована его машина.
— Кого-то же надо было послать, — отозвался из своего бронетранспортера Селиван Громоздкин, в душе завидовавший Рябову, пожалуй, больше, чем кто-либо другой, хотя и понимавший, что его, водителя, никак нельзя было снимать с машины и посылать в качестве автоматчика с командиром дивизии.
Кому-то вздумалось подсунуть горькую пилюлю Агафонову:
— Вот Алексея надо было туда направить. Этот подюжее Рябова…
— А для чего там его сила? На машине кататься? Для этого Рябов по своей комплекции больше подходит.
— Верно, Сидоренко. У Петра и грамотешки поболе, чем у меня! — малость сфальшивил Агафонов. — Десять классов парень окончил — дело не шуточное. И вообще…
Он запнулся, не найдя, похоже, что же разуметь под этим неопределенным «вообще». Махнул рукой и молча отошел к своему пулемету. Агафонову помог сам лейтенант Ершов, который обходил в это время свой взвод, проверяя позиции.
— Вы зря спорите, товарищи, — сказал он улыбаясь. — У меня просто не было выбора. Я знаю, что любой из вас справился бы с такой задачей. И Громоздкин тут справедливо заметил, кого-то же надо было послать. Ну пусть сегодня это будет Рябов, а в другой раз — Агафонов или еще кто-нибудь…
— А будет ли он еще, «другой-то раз», товарищ лейтенант?
— Я вас понимаю, Громоздкин. Думаю, что будет… Добро?
— Так точно, товарищ лейтенант! — хором ответили солдаты.
Каждый из них великолепно знал, что все, о чем они сейчас говорили и спорили, совсем не то, чем полнились их сердца, что действительно тревожило и беспокоило их сейчас, но о чем они, не сговариваясь, решили лучше не говорить. Некая таинственная штука, представшая недавно перед удивленными глазами Рябова в виде громадной черной груши, этим окопным солдатам рисовалась в более страшных формах и размерах, несмотря на то, что об атомном оружии им много-много раз говорили на занятиях. Солдаты отлично знали, как они должны будут преодолевать район взрыва, превосходно владели средствами защиты от радиоактивных частиц, знали и то, что их командиры приняли все меры, чтобы ни один человек не пострадал, — знали все это и все-таки волновались: мало ли что может случиться… вдруг подует, к примеру сказать, ветер не в ту сторону, в какую ему предписано дуть учеными головами, что тогда будет?.. Вот почему близость лейтенанта Ершова, который, по глубочайшему убеждению его подчиненных, был застрахован от всех бед, была так нужна им в эти минуты, всегда очень тягостные перед началом большого дела.
Вскоре появились с термосами за спиной старшина Добудько и его помощники: два солдата, выделенные в распоряжение старшины командиром роты.
— Ну, хлопцы, бравы молодцы, моральный дух к вам прибыл. Готовь котелки! — торжественно сообщил Добудько, присаживаясь и снимая с плеч брезентовые лямки, оставившие темный мокрый след на его гимнастерке. — Такими словами мы, бывало, на фронте батальонную кухню встречали, — пояснил он.
Одет был Добудько по-походному. Хлопчатобумажная гимнастерка выцвела: видать, она уже успела хорошо познакомиться с трудовым солдатским потом. На ногах тяжелые кирзовые сапоги — их еще ни разу не видели солдаты на своем старшине.
Перехватив удивленные взгляды, Добудько важно ухмыльнулся:
— Сапоги историчные, хлопцы. Я в них аж до самой Златой Праги дотопав, а потом до Порт-Артура. Щастливые они у меня. Так що, хлопцы, не пропадем!.. Гимнастерка теж заслуженная, фронтовая. Як жинка ни вымачивала ее, все одно солью отдает…
— Вы что же, товарищ старшина, языком ее пробуете? — спросил лукавый Сыч, сверкнув зеленым глазом.
— Языком не доводилось. Вин у меня не такой длинючий, як у некоторых… А вот лицо подолом гимнастерки утирать пришлось разив сто, мабуть, — с едва уловимым оттенком обиды ответил Добудько и тут же принялся разливать гороховый суп в выстроившиеся перед ним солдатские котелки.
Делал он это совсем простое дело с той степенностью и важностью, которая так хорошо отличала фронтовых старшин.