Вскоре после их знакомства между ними состоялся такой разговор.
— Юрий Яковлевич, вы бывали в Загорске?
— Бывал. (Цемент с поврежденной баржи доставляли ведь именно туда.)
— Прекрасно. Завтра едем в Загорск. А в Суздале бывали?
— И в Суздале бывал. И не раз. (Когда-то Юрий Яковлевич во время своих поездок на Север усиленно интересовался знаменитой владимирской вишней.)
— Очень хорошо. В следующий выходной подадимся туда. Начнем как следует осваивать «Золотое кольцо». А потом махнем в Соловки.
— Это еще зачем? — насторожился Зеленцов.
— Но там же чудесный Спасо-Преображенский собор. Крепость. Озера.
— Соловки все же далековато. Но если вы хотите…
Юрий Яковлевич покорно ходил с Ниной Сергеевной по залам музеев и выставок, старался не зевать в театре, регулярно провожал ее домой, а порой дарил ей не очень дорогие подарки. И готовился к серьезному, решающему разговору, ожидая подходящего случая. Такой случай скоро представился.
Как-то после очередного культпохода на стадион «Динамо», где проходил спортивный праздник, Юрий Яковлевич уговорил Нину Сергеевну зайти к нему в его «холостяцкую берлогу», чтобы согреться.
— Да и поговорить мне надо с вами, Нина Сергеевна, серьезно поговорить.
— Поговорить? Это о чем же? — Нина, как показалось Юрию Яковлевичу, спросила удивленно, и он замер. Вдруг откажется? Но Нина Сергеевна, поразмыслив, согласилась: — Что же, зайдем ненадолго.
И вот они у Зеленцова. Легкая закуска, бокал какого-то хорошего вина и чашка кофе настроили Нину Сергеевну на благодушный, участливый тон, и она похвалила Зеленцова:
— Я и не знала, какой у вас изысканный вкус, Юрий Яковлевич. Вы молодчага. А теперь давайте говорить. Вы же хотели обсудить что-то серьезное? Ну так я вас слушаю.
Зеленцов молчал, собираясь с мыслями. Магнитофон мурлыкал что-то вполголоса. Нина протянула к нему руку, добавила звук, и популярный тенор наполнил комнату страстным признанием:
Я вас люблю,
Я думаю о вас
И повторяю в мыслях ваше имя…
Зеленцов вздрогнул от этого голоса и хрипло проговорил.:
— Вот если бы я мог выразить свои мысли так же…
Нина удивленно посмотрела на него, снова потянулась к аппарату и выключила звук. Долго пристально смотрела на Зеленцова.
— Вы именно это и хотели мне сказать?
Зеленцов поспешно сполз с дивана, встал перед Ниной Сергеевной на колени, ловя и целуя ее руки, торопливо начал говорить:
— Вы угадали. Действительно я люблю вас, Нина Сергеевна. С первой же встречи. Голову и разум потерял. Себя не узнаю.
Морозова поспешно вырвала руки из его липких ладоней, растерянно и испуганно смотрела на Зеленцова, с неподдельным удивлением слушала его несвязную торопливую речь. Потом, улучив секундную паузу, проговорила испуганно и нервно:
— Встаньте, встаньте, Зеленцов. Зачем все это? Зачем? Ну что вы говорите такое? Неужели я дала вам какой-то повод? Ну встаньте, сейчас же встаньте. Вы просто выпили лишку, успокойтесь.
Зеленцов сел рядом. У Нины прошел испуг, она усмехнулась:
— Видите, что выдумали, старый проказник. Вот и верь после этого в вашу бескорыстную дружбу.
— Я ведь серьезно, вполне серьезно, Нина Сергеевна.
— Да что вы, Зеленцов. Разве можно о таком… нам с вами… говорить всерьез?
Зеленцов поднялся с дивана, глухо попросил:
— Подождите, пожалуйста, десять минут. — И, не дожидаясь ответа, ринулся из комнаты.
Нина проводила его удивленным взглядом и, встав с дивана, поспешно вышла в прихожую, надела пальто.
Вернувшийся Зеленцов проговорил с укоризной:
— Я же просил подождать. Зайдемте в комнату. — И, взяв Нину за руку, увлек ее за собой. Под мышкой у него было что-то завернутое в парусину. Он торопливо стал распаковывать сверток и скоро извлек тяжелую металлическую шкатулку. Ринулся к серванту и, найдя ключи, трясущимися руками открыл ее. Блеснуло золото, серьги, браслеты, камни. Взяв шкатулку в обе руки, Зеленцов подошел к Нине:
— Это все ваше, Нина Сергеевна. Все, до единого камушка. Здесь много.
Нина, прижав к груди руки, боязливо пятилась от него, словно отбиваясь от наваждения:
— Зачем это вы, зачем? Не нужно мне ничего. Ничего не нужно.
Зеленцов, рывком поставив на диван шкатулку, ринулся к кровати, разбросал ее убранство, полез правой рукой куда-то глубоко под матрац и достал пакет. Нервно разорвал его и бросил на диван сберегательные книжки. Они сероватым веером разлетелись по мягкой бархатистой обивке.
— И это все будет ваше. Здесь, — он указал на книжки и шкатулку, — почти миллион. Поймите, без малого миллион.
Морозова, удивленная, ошарашенная, со страхом и жалостью смотрела на Зеленцова и не могла унять нервную дрожь. Она присела на край дивана и глухо попросила:
— Дайте мне стакан воды. — Отпив два-три глотка, не глядя на Зеленцова, сухо заговорила: — Вы извините меня, Юрий Яковлевич, я, видимо, по глупости дала вам какой-то повод для ошибочных предположений. Прошу извинить меня за это. Но поймите: ничего у нас с вами не выйдет. Ничего. Я не люблю вас. А богатство? Оно мне не нужно. Вы меня даже перепугали им. Не в сберкнижках и золотых браслетах счастье.
— Да поймите вы, глупая. Я уже на склоне лет… А вы… вы молодая, безбедно жить будете.
Морозова метнула на Зеленцова гневный взгляд:
— Купить меня собрались? Вы неудачно сделали свой выбор, Зеленцов. Извините, мне пора. — Нина Сергеевна поднялась и направилась к выходу.
Зеленцов опередил ее, встал в дверях и просяще, заискивающе взмолился:
— Нина Сергеевна, погодите еще минуту, выслушайте меня. Поймите, ведь погибну я, погибну. Все прахом пойдет. Ну подумайте, умоляю вас. — Он снова поймал ее руки, прижался к ним мокрыми, скользкими губами.
Нина Сергеевна брезгливо отстранилась от него и торопливо пошла к двери. Перед тем как открыть ее, сухо и непримиримо попросила:
— И давайте забудем об этом разговоре, Юрий Яковлевич. И никогда, слышите, никогда не возобновляйте его. И вам и мне будет стыдно, если о нем будут знать люди.
— Нет, нет и нет, Нина Сергеевна, я не отступлюсь от вас, я буду надеяться. Я буду ждать и надеяться.
— Я все сказала, Зеленцов. Прощайте.
Нина захлопнула дверь, и скоро на лестнице застучали ее торопливые шаги.
Зеленцов медленно, шаркая ногами, добрел до дивана. Он долго сидел сгорбившийся, убитый случившимся. Потом потянулся к шкатулке, открыл ее. Желтоватыми бликами сверкнули золотые браслеты, искрились цветами радуги бриллиантовые колье, таинственной зеленью мерцали изумруды. Зеленцов с тяжелым вздохом собрал с дивана сберкнижки, водворил их вновь туда же, под матрац, и, поднявшись на чердак, упрятал в старый тайничок шкатулку. Вернувшись в комнату, налил полный фужер вина и выпил его залпом без роздыха.
— Что ж, Зеленцов, поздравляю тебя с полным провалом, — саркастически усмехнувшись, проговорил он.
И такая жалость к себе, такое острое гнетущее чувство невозвратно ушедшей надежды поднялось у него в душе, что он застонал от боли.
Он понимал, что не мог внушить Нине Сергеевне особых чувств. И не очень на это рассчитывал. Но ее равнодушие к благам, что предложил, никак не укладывалось в его сознании, казалось чудовищным и необъяснимым.