– Вызубри, и это не обсуждается, в будущем такая информация спасет тебе жизнь не раз и не два. – Ты многое пока не понимаешь, но знать обязана, мы отвечаем за твое образование и жалоб я даже слышать не хочу.
Васька и не жаловалась, а зубрила. Агриппа пока жила с ней и следила за домом, а Васька часа четыре в день, сидя рядом с Матвейкой на ковре цветнике, заучивала все фамилии и чем они занимались. Матвейка тоже иногда присаживался к ней прижимался и внимательно слушал, как мать читает, он раньше меня все выучит, – иногда думала она. Кроме этого были занятия и с Агриппой, только она приносила из подвала с лаборатории нужные ингредиенты, а варили зелья уже на кухне, что бы ребенка не оставлять одного. На это тоже уходила пара часов в день, а еще зубрежка наговоров и теория создания ядов и противоядий. А паутина колдовская на все случаи жизни от порчи до приворота,
Агриппа частенько между домашними занятиями говорила,– А наколдуй ка ты милая вот на эту кружку сонное заклятье, да расскажи, как и что ты будешь делать подробно.
Васька не жаловалась, она только вот почувствовала, что ее перестали принимать как обузу, и стали обучать ее всерьез.
– Скоро за тебя еще Михей возьмется, вот тогда ты плакать точно будешь,– посмеивалась Агриппа, видя, как Васька устает.
Десять дней пролетели быстро, конечно Ваське три дня голодом было тяжело, она то и так никогда не была полной и много двигалась и теперь была бледна и слаба, но готова к испытаниям. Рано утром заскочил Лешка ветер и забрал Матвея, Васька только поцеловала его на прощанье, сколько продлиться ритуал никто не знал. Затем стали быстро все убирать в зале, оставив только голый пол. Анна Леонидовна, забавная старушка, с волосами, забранными в пучок в длинной черной юбке и белоснежной блузке, напоминала строгую учительницу.
Она зашла, поздоровалась, оглядела Ваську бесцеремонно, ощупала, Васька даже рот хотела открыть, что бы и туда заглянули.
Но Анна Львовна шуток не терпела, – сложные расчеты на тебя, поэтому молчи и делай, что от тебя требуется,– сказала она, строго обращаясь к Ваське.
Она что – то долго считала и даже вычерчивала на бумаге, затем несмотря на возраст, стала ловко разноцветными мелками в центре зала рисовать пентаграмму.
– Будем дьявола вызывать,– не удержалась от юмора снова Васька и получила тут же, небольшую затрещину от Агриппы.
– Все волнуются, а пентаграмма для того, что бы ты нас в приливе силы не поубивала, помнишь, как тебя Матвейка приложил при рождении, здесь примерно так же должно получиться.
Васька ждала чего – то такого, непонятного, ей рисовались в видениях, и пентаграмма, и черные свечи вокруг в темноте. И она, вся такая в черном и развевающемся наряде, летающая по залу,– как в фильме Вий, примерно. А обыденность оказалась намного проще. Ее положили в центре пентаграммы прямо на холодный пол при свете дня, вокруг выстроились Иван Ваныч, Питирим, Агриппа, а сама Анна Леонидовна встала у Васьки в ногах и стала, что то читать на непонятном языке. Вернее сначала Васька не поняла, а потом до нее дошло, это же латынь, но произносилась она совсем не так, как учат ее в медицинских заведениях. Анна Львовна читала, а остальные ей подпевали, и Васька не понимала ни слова, но почувствовала, как вокруг нее закрутился мощный поток энергии постоянно нарастающий. Потом Васька в полуобмороке увидела над собой лицо Анны Леонидовны, которая что – то вливала ей в рот. Васька проглотила горькое снадобье автоматически, она снова вдруг, увидела себя лежащей на полу сверху с потолка,– я, что снова умерла,– подумала она.
Она видела все и слышала очень хорошо, но ничего не чувствовала. Глядя так же сверху, видела, как Анна Леонидовна положила ей на грудь амулет отца, и стала читать еще громче, призывней. Амулет был открыт и бриллиант сверкал как небольшое солнышко. Васька увидела, как амулет вспыхнул и рассыпался пылью. Пыль же маленьким вихрем вся осела на нее и впиталась в ее кожу, и в ту же минуту Васька стремительно вернулась в свое тело и испытала чудовищную боль. Это не описать, вокруг нее бушевали потоки силы, которые пронзали ее и крутили, выворачивали ей кости и сухожилия. Она даже кричать не могла, изо рта вырывался только хрип, на коже выступила кровь, и Васька почувствовала, как меняется ее тело, принимая всю эту невероятную по силе энергию. Как только энергия впиталась, началась трансформация, конечности Васьки то сокращались, то удлинялись, в животе горело огнем, казалось, кто то грубо ковыряется рукой в ее кишках, то сминая то, отрывая, что то, ногти на руках вытягивались в длинные блестящие когти, ее колотило об каменный пол, а затем она вырубилась. Когда Васька очнулась, в зале было темно, только часть светильников слабо горели в зале, сколько она пролежала так непонятно, и никого рядом с ней не было. Боль ушла, а во всем теле была непривычная легкость, и Васька поняла что видит, не смотря на слабость как днем, она и раньше видела в темноте, но не так, а сейчас разницы для нее не было, что день, что ночь. И еще она чувствовала, что сильна невероятно, энергия заполнила ее до краев, и главное, что она могла теперь ей управлять. Васька не вставая, и даже не пошевелив пальцем, только взглядом запалила одновременно все свечи на огромных канделябрах в зале. Вдруг из камина вывалился маленький черный нелепый комочек в перьях, и потопал прямо к ней. Васька пригляделась, сорока, очень молодая, почти птенец важно шествовала к ней. Сорока дошла до Васькиной головы и уставилась на нее своими глазами бусинками, Васька поняла она теперь ее, и нужно сороке дать имя,– это важно. Она, как ни старалась, но ничего ей в голову не приходило, а сорока все так же внимательно смотрела на нее, и ждала.