В задумчивости Хасин упустил тот момент, когда Анна вынырнула из своей. Она смотрела на него внимательно, словно вглядываясь в его черты лица, в его взгляд.
— Что? — мягко улыбнулся демон, улавливая тот редкий момент, когда не мог понять, о чем думает девушка.
— Каково тебе сейчас не думать о себе?
— О чем ты? — нахмурился демон.
— Я не понимаю, как ты можешь так легко говорить о Кассиане, пытаться оправдать его в моих глазах, когда — я уверена — внутри тебя бушует море ревности! Как можешь ты забывать обо всех чувствах, ставя на первое место свой долг?
В голосе Анны помимо непонимания и удивления была и нотка раздражения, даже злости.
— Никогда не будет по-другому, — спокойно ответил Хасин, грустно улыбаясь. — Ты, Кассиан, еще много других вещей, и только потом — я.
— Так нельзя. Это неправильно, — хмуро произнесла принцесса. — Я так много слышала о твоем эгоизме, и где же он?!
Хасин лишь тихо рассмеялся, качая головой.
— Мне нравится твой новый способ отвлечься от тревожащих и неприятных мыслей. В детстве ты предпочитала прямо и четко заявлять, что ты не хочешь думать или говорить о чем-либо. Сейчас ты пытаешься заменить тревожащие мысли на злые.
— Не получается просто не думать, — проворчала Анна, снова зябко кутаясь в одеяло. — Наверно это называется взрослением. Я уже не девочка. Даже года не прошло, как я покинула дом, но за это время я повзрослела так, как за все шестнадцать лет дома не повзрослела. Я вижу разных людей, наблюдаю мир, и это меняет меня саму.
— Так и должно быть. Ты должна быть частью того, что тебя окружает. Дома тебе не давали шанса быть этой самой частью. Дома ты была за границами жизни, общения, мира в целом. Тебе не с чем было сравнивать, леди Мирай от многого тебя ограждала, а весь дворец отталкивал и не принимал тебя. Ты могла наблюдать лишь со стороны. А без практики теория пустой звук. И да — за время в Академии ты очень изменилась. И мне нравятся эти изменения, — улыбнулся нежно Хасин. — Ты стала смелее, откровенней, живее, решительней. Упрямей, — хмыкнул демон. — Ты стала собой. Особенной, настоящей, такой, какой была всегда в душе, загнанная в рамки своей семьей и домом, нравами и традициями. Но при этом в тебе осталось много из того, чего я не хочу чтобы ты когда-нибудь лишилась: доброта, нежность, ранимость, мягкость, чистосердечие и бескорыстие. Я много и долго могу перечислять, — усмехнулся Хасин. — У тебя масса достоинств, и каждый день к ним прибавляется новое. Это и называется взрослением.
— Но ведь есть и отрицательные черты, есть недостатки, — хмыкнула Анна.
— Смотря для кого, — рассмеялся Бастард. — Та же леди Мирай была бы в шоке от того как ты себя ведешь и что позволяешь другим, от того, что ты слышишь, видишь и делаешь. Я уверен, что почти все приведет ее в ужас, если она однажды узнает об этом.
— Но тебя эти вещи восхищают?
— Верно, — ухмыльнулся Хасин, мягко щелкнув ее по кончику носа, — ведь ты уподобляешься мне. Это не может не нравиться, — рассмеялся демон.
— Я далека от того совершенного порочащего образа, которым окутан ты, — язвительно произнесла принцесса.
— Ты ближе, чем думаешь, — вкрадчиво прошептал Хасин ей на ушко, весело сверкнув глазами.
Анна возмущенно заворочалась в его руках, сопя от недовольства под смех демона, который легко и ласково ее удерживал на своих коленях.
— Неужели я такая испорченная!?
— Возьми хотя бы этот момент: под одеялом на тебе ничего нет, ты на моих коленях, в моих руках, и тебя это не смущает. Ужас!!
Анна не могла не рассмеяться тому выражению комичного возмущения, которое изобразил Хасин. И вместе со смехом постепенно выходили остатки напряжения. Как всегда рядом со своим демоном она забывала обо всем и всех, тревоги отступали, и эти минуты были только для них двоих. Их было так мало в последнее время!
— Не поверишь, — отсмеявшись, с улыбкой качая головой, заговорила Анна, — я сама удивляюсь тому, как быстро все в моей жизни меняет важность. Как быстро я ставлю новые приоритеты, как быстро привыкаю к тому, что прежде возмущало, шокировало или вызывало ужас. Понимаю, что это нормально, но иногда кажется, что я теряю что-то очень важное.
— Детство, Анна. Ты теряешь именно его. Или даже не так — ты потеряла его в тот день, когда я забрал тебя из твоего дома. Ты теряешь то, что делало тебя прежней. Ты забываешь то, что тебе слепо прививали, меняя это на то, что по-настоящему важно для тебя самой. Ты сама делаешь выводы, ты учишься и развиваешься. Ты полагаешься на себя, ты решаешь, что тебе делать, как себя вести. Ты больше не ограничена рамками и запретами, и это вводит тебя в растерянность. Ты поняла это лишь сейчас, но ведь так и есть — ты растеряна. От того, как резко изменилась твоя жизнь в том числе. Но это сделало тебя лучше. Так стоит ли переживать о том, что ты теряешь, если приобретаешь что-то лучшее? Не цепляйся за прошлое — к нему нет возврата. Ты никогда больше не будешь проклятым ребенком. И даже эта фраза никогда больше тебя не обидит, так ведь? — с улыбкой спросил Хасин, на что Анна лишь кивнула, тоже слегка улыбаясь.
17
Хитана почти с обреченностью открывала дверь, откровенно хмуро и неприветливо посмотрев на стоящего на пороге такого же хмурого Даниса.
— Не впустишь? — сложив руки на груди, с холодной насмешкой спросил демон, прищурив глаза.
— Я собиралась отдыхать — устала, — отрешенно ответила рыська, так и не отойдя от двери, явно давая понять, что не хочет гостей.
— Потерпишь, — почти прошипел Данис, уверенно отодвигая от порога девушку и входя внутрь под ее равнодушным взглядом.
Хитана от души хлопнула дверью и, не отходя от нее далеко, повернулась к гостю, тоже сложив руки на груди и нарочито выжидательно посмотрев на него.
— Если снова пришел убеждать меня в ошибочности моих решений — можешь даже не начинать, — вздохнула Хитана, когда несколько минут Данис молчал и просто смотрел на нее — пристально и внимательно, цепко, изучающе.
— И тебя устраивает это? Упиваться собственной слабостью? Никогда не поверю! — с долей презрения и злости произнес юноша. — Окстись! Ты сама себя губишь! Не даешь помочь тебе никому!
— Мне не нужны твои советы и твоя жалость! — рыкнула рыська, сверкнув глазами. — Катись с ними куда подальше!
— Думаешь, жалею? — прошипел сквозь зубы Данис, шагнув к ней и еще больше прищурив свои глаза.
— Хочешь сказать нет? — презрительно фыркнула Хитана.
— Нет. Я просто хочу помочь, — устало провел рукой по лицу демон.
— Мне не нужна твоя помощь! И ты мне не нужен!
— А что тебе нужно?! — Данис тоже сорвался на крик, подойдя к ней вплотную и глядя в сверкающие злостью глаза своими такими же. — Утонуть в жалости к себе, которую ты так презирала в других?! Этого ты хочешь?! Погрязнуть в самоуничижении и нападках окружающих?! Где та рысь, которая готова была бороться со всем миром?!
— Сгинула на том проклятом кладбище! — прорычала Хитана с потухшими глазами, а после устало прикрыла их, тяжело вздохнув, как-то разом растеряв короткий запал эмоций.
— Но ты жива! — встряхнул ее за плечи демон.
— И что мне от этой жизни! — с отчаянием, впервые выпустив его наружу, показав кому-то, прошептала Хитана, глядя на него снизу вверх, загнано и тоскливо. — Посмотри на меня — я изуродована. Нет больше того, что давало мне силы и ярость. Нет больше красивой маски, за которой я прятала свои слабости — теперь они на моем лице в буквальном смысле.
— Но ведь ты прекрасна, как и прежде, — с нежностью, со снисходительной улыбкой, уверенностью в голосе, мягко прошептал Данис, обхватив руками ее личико. — И эти шрамы тоже могу стать твоим оружием, твоей маской, щитом, защитой. За ними ты можешь прятать свои страхи и слабости. Просто прими их как часть себя. Не проклинай, не презирай свое отражение в зеркале! Ты сама загоняешь себя в ловушку мнения окружающих, вгоняя себя в свои детские комплексы. Но ты не ребенок. И ты сама даешь повод окружающим сделать тебе больно. Сама даешь оружие своим врагам.