Но все вокруг были уверены, что она вернулась домой в час беды лишь за этим — отомстить. Многие были уверены, что болезнь ее семьи, это проклятие — ее рук дело. И никто так и не добился ответов на вопросы о том, где Анна была все это время, куда пропадает каждый день, кто ее спутники и откуда во дворце столько странных людей, ведьм и других личностей. Она ни с кем не шла на контакт, друзья и Темные оберегали ее от излишнего любопытства, и все время в родном доме она посвящала только своей вымирающей семье, большую часть из него проводя у постели своей сестры. Смотрела на нее часами, следя за дыханием, и молила всех богов дать ей еще немного сил, ведь в душе теплилась последняя надежда на то, что Хасину все-таки удастся уговорить единственного способного помочь ее родным сделать это. Ведь надежда умирает последней.
26
Трясущимися руками Анна пыталась вскрыть письмо, нервно дрожа всем телом. Хитана скорбно посмотрела на Лео, который так же без надежды смотрел на свиток в руках принцессы — одна лишь она верила, что в нем добрые вести. Но стоило прочесть всего пару строк, и письмо выпало из ослабевших рук Анны, и как подкошенная она села на кровать, пустым взглядом глядя в стену.
— Оставьте меня, — тихо прошептала девушка.
Друзья не стали с ней спорить, пусть обеспокоенность и тревога за подругу советовали им остаться сейчас с ней. Но рыська настойчиво потянула Лео за собой.
— Она не хочет, чтобы мы видели ее в час отчаяния, — уверенно заявила оборотень. — И без того видели слишком много. Это она должна принять без нас.
— Чувствую свою вину, — покачал головой полукровка, глядя на закрытую дверь, за которой послышались тихие-тихие всхлипы.
— Не ты виноват, что твой отец не пожелал помочь. И ты с самого начала предупредил ее, что король Этей не станет помогать ее семье, — пожала невесело плечами девушка. — Она знала. Просто верила до последнего, что у Бастарда как всегда получится что-то сделать. Но видимо и он не всесилен, — хмыкнула грустно Хитана.
При всей своей нелюбви к своему спасителю, не смотря на страх перед ним, сейчас она желала бы, чтобы у него все вышло. Но нет. И у Анны больше нет надежды на спасение своих родных. Еще совсем немного и она останется совсем без семьи, какой бы странной и жестокой по отношению к ней та ни была. И пусть давно перестала ждать от них блага, пусть никогда не ждала помощи и не думала, что вообще когда-то вернется домой, Анна любила их. Как умела только она одна, как делала это, не смотря на все невзгоды и беды, через которые прошла, и которые не ожесточили ее, а даже наоборот — сделали ее такой доброй, светлой и чистой. Она сейчас была на грани своих сил и возможностей, как моральных, так и физических, но ни на миг не оставила их. Каждый день после тяжелый занятий в Академии, она возвращалась в Акилон, во дворец, чтобы навестить родных, чтобы послушать отчеты ведьмочек, чтобы проверить, все ли у них есть для того, чтобы заботиться о своих подопечных. Не пренебрегала самостоятельно помочь с уборкой или уходом. Никогда не проводила ни одной минуты в бездействии или скуке. Темные тени залегли под глазами, она осунулась, не высыпалась и была на пределе своих возможностей. На пределе своего отчаяния.
Как только за друзьями закрылась дверь, Анна безвольно уткнулась в подушку и тихонько заскулила. Вот и все, надежды больше не было. Капля за каплей она оставляла ее, но все же была. Лишь благодаря ей принцесса держалась и пыталась хоть за что-то цепляться и верить. Лишь надежда была ее последней опорой. До последнего она ждала, что Хасину удастся уговорить короля Этея помочь ей. Улыбалась Лео, когда тот прятал взгляд, стыдясь упрямства своего родителя. Но разве его это была вина? Она и не винила. Никого не винила в том, что так вышло. Не искала виноватых, тех, кто проклял ее семью. Все, что ее заботило — как их спасти и как им помочь. С остальным можно было разобраться потом, когда бы все уладилось. Уже позже, уверенная, что все пришло в порядок, в норму, что никому не грозит беда, она бы попросила Хасина еще об одном — найти тех, кто сделал это. А возможно, и не попросила бы, отойдя в сторону и давая разобраться с этим королевской семье самостоятельно. Но что говорить об этом, когда все это не имеет смысла? Зачем рассуждать о планах, когда все рухнуло? Нет ей дела до того, кто погубил ее род — свое дело он сделал, и даже если будет найден и наказа — что вряд ли — что это исправит? Ничего. Уже ничем не помочь и ничего не сделать.
Больше часа Анна провела одна, пытаясь принять ужасную новость. А после решила не тратить последнее время на слезы и отправилась сначала к сестре, потом к матери, а позже, глубокой ночью сидела у постели отца. И снова плакала. Накрыла комнату пологом тишины, и рыдала так горько, как никогда еще в своей жизни. Отчаянно, сотрясаясь от плача на едва поднимающейся груди отца, который проклял ее однажды всего парой слов, обрекая на жизнь, полную горя, страданий и унижений, оскорблений и переживаний, тягот, через которые она до сих пор проходит. И никогда это уже не изменить, никогда не исправить, пусть отец и просил у нее прощения, пусть и осознал свою ошибку. Но иногда просто нельзя исправить то, что когда-то натворил. Но сейчас Анна готова была согласиться сотню раз прожить все это заново, лишь бы это могло что-то исправить. Готова была на все, чтобы помочь тем, кто никогда этого не оценит. Да и не ради этого она пыталась помочь, не ради налаживания каких-то отношений. Ради них, от всего своего чистого сердца, потому что не могла по-другому, потому что не могла не попытаться. До конца жизни корила бы себя, если бы осталась в стороне. Это о ней — забыть всю боль, простить, не ждать лучше, просто не уподобиться им. Не в доказательство того, что она лучше всех них, нет. А потому что это ее суть — любовь, доброта и свет. Всегда она была такой, и желала бы остаться и впредь. Пусть пользуются ее слабостью, пусть смеются над ее потугами, но она всегда будет делать то, что велит ей сердце.
Слезы никак не желали останавливаться. Воздух душил изнутри, голова раскалывалась на части, а Анна все не могла успокоиться. Слышала, как в дверь покоев отца случались друзья, как Найтири пыталась поговорить с ней. Ни до чего и ни до кого не было дела. А после ее оставили. В глубокой тишине она осталась на время, слезы наконец высохли. Бессилие наполняло ее отвратным вкусом горечи и страха. Отчаяние вгоняло в панику
Резко стало не хватать воздуха, Анна начала чаще дышать, перед глазами все закружилось, воздуха была так мало. И стрелой она вылетела из покоев отца, задыхаясь от чего-то странного. Промчалась по коридорам пустого замка, где лишь стража не спала. В каком-то полубреду выскочила из дворца на крыльцо в сад, где только и смогла сделать первый глубокий вдох, будто не могла до этого. Будто стены сдавили легкие, и воздух отказывался поступать в легкие. Как пьяная, шатаясь, Анна спустилась с крыльца, расстегивая пару пуговиц на рубашке, обливаясь потом и пытаясь надышаться. Но лишь пара вздохов, и снова ее что-то душит. Она останавливается посреди сада, дыша часто-часто, в какой-то панике и непонимания оглядываясь по сторонам, не понимая, что же с ней происходит. Что так рвется наружу, что мешает ей делать вдохи. А через миг приходит догадка.
Боль. Она так сильна. Так безнадежна. Накрывает с головой, затмевая все прочее — страх, отчаяние, бессилие. Пришел ее черед.
И вместе с диким криком этой боли, который разорвал тишину сада, всего дворца, Анна падает на колени. Слезы, казалось бы, уже высохли, но снова бегут по щеках. Руки безвольно опускаются вдоль тела, и, задрав лицо вверх, она просто кричит. Небывалой волной мощи ее охватывает пламя стихии, выходя из-под контроля, словно огнем выталкивая из нее эту боль. А Анна словно не видит этого. Закрыла глаза, оборвался крик, и она просто горит в своей стихии, что наяву пылает вокруг нее, причиняя дикую боль: не от огня, нет — на части рвется душа.