Холодно. Да еще ветер поднялся. С конской гривы скатывалась вода, и крутые лошадиные бока подрагивали, будто от озноба. Ух, как ненавидела в этот миг выученица Цитадели свою злую долю! А пуще прочего — наставника, который был словно из камня сработанный. Не зябнет он, что ли?
Лесана ехала и злилась. Хоть бы на привал остановился, у костра покоптиться, слегка обогреться да горячего поесть. Нет же: едет, будто Встрешник гонит, окаянного!
Пока она молчаливо негодовала, Клесх уверенно правил вперед. Они ехали и ехали, и ехали, и казалось, будто дороге через чащу не будет конца. Но вот глухой лес сменился прозрачным березняком, за белыми стволами которого показался высокий частокол из ладных бревен. Деревня!
Девушка нетерпеливо поерзала в седле. Неужто сбудется ее мечта, и нынешнюю ночь они проведут в тепле: напарятся в бане, обсушатся, постирают одежу, выспятся?
Ворота крохотной веси, которая насчитывала не более дюжины дворов, еще были открыты, и странники двинулись вдоль пустынной улицы. У избы, стоявшей всего через четыре дома от окраины, крефф спешился. Его спутница удивилась — дом был хоть и добротный, но не из самых богатых. Знать, не старостин. Так отчего же они тут остановились? За забором разразилась истошным лаем сидящая на цепи псица. Клесх тем временем наклонился, пошарил под воротами, сдвинул щеколду, и широкая створка поползла в сторону.
Собака, до того мига рвавшаяся с привязи, увидела чужака и вдруг заплясала на задних лапах, подметая пушистым хвостом сырую землю, заскулила звонко, жалобно, просяще.
На лай и повизгивание сторожа распахнулась дверь избы. На пороге появилась женщина в наспех накинутой на плечи свитке. Хозяйка оказалась не такая уж и юная, лет на семь постарше Лесаны. Но какая пригожая… Косы темные, глаза жгучие, сама стройная, словно березка.
Женщина всплеснула руками и со всех ног бросилась к приезжим, повисая на шее Клесха.
— Приехал! Приехал! — повторяла красавица, осыпая лицо креффа лихорадочными поцелуями. — Приехал! То-то мне уж которую ночь снится, будто сорока к нам в избу залетает… Что ж так долго-то ныне?
Она уткнулась лбом в плечо мужчины, продолжая крепко обнимать.
Лесана же стояла в двух шагах от них, держа в поводу лошадей, и силилась протолкнуть в грудь воздух, который внезапно застрял в горле. Девушку охватило глухое оцепенение. Она смотрела перед собой и не верила тому, что видит.
Следом за женщиной во двор вышла девочка, очень похожая на хозяйку дома, только со строгим замкнутым выражением лица. А потом на крыльцо выкатился паренек, на бегу подтягивавший холщовые штаны. И лишь совершеннейший слепец не заметил бы сходства между отцом и сыном. Лесана слепой не была. Поэтому она смотрела на то, как женщина и мальчонок повисают на ее наставнике, а земля под ногами раскачивалась… Девочка, вышедшая из дома, тоже подошла к приезжему. Но обняла скупо, больше по заведенному порядку, чем от души. И стала в стороне.
— Идем, идем в дом, — ласково потянула Клесха за локоть женщина. — Совсем вымок. А я ведь пирогов утром напекла, как знала.
Он улыбался, потому что ему, видимо, нравилось подчиняться ее заботливому напору. Послушно следуя за хозяйкой, крефф повернулся к выученице:
— Идем, что встала? Эльхит, коней расседлай, — он потрепал жмущегося к нему мальчишку по пепельной макушке.
Послушница Цитадели шла следом, чувствуя себя оглушенной, растерянной. Обманутой.
Изба внутри оказалась небольшой, но очень уютной. Вымокшее, закоченевшее тело с порога обняло ласковое тепло. В горнице пахло пирогами и наваристыми щами. Здесь было чисто и красиво: пестрые половики на полу, вышитые умелыми руками тканки на лавках, расписная утварь на полках вдоль стен, стол, накрытый браной скатертью с большим блюдом румяных сдобных пирогов.
Крефф привычным движением отстегнул перевязь и повесил на стену меч, туда, где нарочно для этого был вбит гвоздь. Разуваясь, Лесана чувствовала себя чужой и ненужной. В душе всколыхнулась злая горечь на наставника, который все это время учил ее никого не любить, ни к кому не привязываться, а сам жил иначе. Ложь. Все ложь. От первого до последнего слова. А она-то, дура, начала считать Цитадель своим домом и почти приняла ее жестокую правду!