— Бред какой-то, — покачал головой Сэм. — Купаться в разгаре зимы.
Я усмехнулся, закуривая. Сложил ладони, чтобы уберечь огонек от ветра. Он похлопал меня по плечу. Я повернулся и тут же ветер задул язычок пламени.
— Ты знаешь, сколько мне лет?
— Конечно. Шестьдесят два.
— Шестьдесят семь, — он смотрел на меня в упор.
— Хорошо, шестьдесят семь.
— Я с давних пор лгал насчет своего возраста. Даже тогда мне казалось, что я слишком стар. И я скинул пять лет.
— А в чем, собственно, разница? — я пожал плечами.
— Я устал.
— Если ты сам не скажешь об этом, никто и не заметит.
— Мое сердце заметило.
Тут уж я повернулся к нему.
— Я не могу поддерживать прежний ритм.
— Пореже трахайся.
Он заулыбался.
— С этим я давно завязал. Даже с минетом. А то кровь приливает к голове.
— Если ты намекаешь, что собрался помирать, то для меня это не новость. Я всегда знал, что ты — не бессмертный.
На лице его отразилось изумление. А в голосе зазвучала обида.
— Но я-то полагал себя таковым.
Я повернулся спиной к ветру, закурил. Парни, с досками в руках, уже вошли в воду.
— Я продаю свою долю, Стив. И тебе говорю об этом первому.
— Почему мне?
— Все так же, как три года тому назад. Я огляделся, а рядом только ты. Только роли переменились. Я не могу Причинить тебе вреда, а ты — можешь.
— Не понимаю.
— Я хочу, чтобы ты вернулся.
— Нет, — без малейшего промедления ответил я. — Я никогда не вернусь.
Он положил руку мне на плечо.
— Ты должен меня выслушать, а уж потом будешь решать.
Я не ответил.
— За мою долю в компании я могу получить тридцать два миллиона от «Паломар Плейт».
— Так получай.
— Получу, но при одном условии. Они хотят преемственности. И готовы заплатить, если ты займешь мое место.
Я ответил долгим взглядом.
— Твое предложение меня не заинтересовало.
— Ты должен вернуться, — настаивал он. — Если б ты знал, чего мне стоили последние годы, когда ты сидел в своем доме, пересчитывал денежки да трахался в свое удовольствие. Все шло у меня наперекосяк. Ничего не получалось. Но потом мне повезло. Я попал в точку. И все заговорили, что к Сэму Бенджамину вернулась прежняя хватка. Но и я и ты знали, что это не так. Ту сделку подготовил ты, и я провернул ее лишь потому, что мне дали кредит. Хватка была не моя, но твоя. А теперь я знаю, что не способен на большее, даже если встану на голову и буду писать вверх.
Он достал из кармана пачку жевательной резинки, развернул одну пластинку, положил в рот, вторую протянул мне.
— Диетическая. Без сахара.
Я покачал головой.
Он жевал, словно раздумывая, с какой стороны подобраться ко мне.
— Все у меня не так. Когда-то я думал, что смогу опереться на детей. Теперь мне ясно, что я тешил себя ложными надеждами. Мы хотели взвалить на них слишком тяжелую ношу. Ожидали, что они ответят на наши вопросы, а им дай бог разобраться со своими. Ты знаешь, где сейчас Младший? — ответил он сам, не дожидаясь, пока я разлеплю губы. — В Хейт-Эшбюри.
Вчера, перед тем как прилететь сюда, мы, его мать и я, ездили к нему. «Дениз, — сказал я ей, — ты оставайся в отеле. Тем более, что идет дождь. Я его найду». Я взял напрокат лимузин и шофер повез меня в город. Потом я остановил машину и прошелся по улицам. Я никогда не видел такого обилия молодежи. И вскоре мне начало казаться, что все они — мои дети. Голова у меня пошла кругом. А потому я обратился к здоровенному негру-полицейскому и через двадцать минут поднялся на четвертый этаж в холодную, как могила, квартиру. Младший был там, в компании еще дюжины парней и девиц.
Отрастил бороду, как Иисус, дырки в башмаках заложил бумагой. Он сидел на полу, привалившись спиной к стене. Не сказал ни слова, когда я вошел, только смотрел на меня.
«Тебе не холодно?» — спросил я.
«Нет», — ответил он.
«А мне представляется, что ты совсем синий. Твоя мать в отеле. Я хочу, чтобы ты поехал к ней».
«Нет», — ответил он.
«Почему нет?» — спросил я.
Но ответа не получил.
«Я могу позвать копов и они вытащат тебя отсюда. Тебе еще девятнадцать лет[1], и ты должен делать то, что я тебе скажу».
«Возможно, — отвечает он. — Но ты не сможешь контролировать меня каждую минуту. И я уйду».
«А что ты здесь нашел? Зачем мерзнуть в этом холодильнике, когда дома тебя ждет теплая комната?»
Он смотрит на меня с минуту, а потом зовет: «Дженни!»
Из соседней комнаты выходит девчушка. Ты понимаешь, длинные волосы, бледное лицо, огромные глаза. Лет пятнадцати, не старше, и уже с налезающим на нос животом.
«Да, Самюэль?»
«Как ты сегодня?» — спрашивает он ее.
«Отлично, — она радостно улыбается. — Ребенок пинается, словно заправский футболист».
«Это старо, как мир, — говорю ему я. — Я-то полагал, что ты умнее. Ребенок не твой, ты появился здесь позже».
Он опять долго смотрит на меня, печально качает головой.
«До тебя все еще не доходит».
«Что ты хочешь этим сказать?»
«Какая разница, чей ребенок? Это ребенок, не так ли?
И как у любого ребенка, появившегося на свет в этом мире, родители для него — те, кто его любит. Это наш ребенок. Всех нас. Потому что мы уже любим его».
Я посмотрел на своего сына и понял, что попал в иной мир, абсолютно мне незнакомый. Я достал из кармана два банкнота по сто долларов и положил перед ним.
Подошла пара парней. Вскоре они все стояли вкруг и смотрели на деньги. Никто не произнес ни слова.
Наконец, Младший берет деньги и встает с пола. Протягивает банкноты мне.
«Ты можешь поменять их на две пятерки?»
Я отрицательно качаю головой.
«Ты же знаешь, мельче сотенных я с собой не ношу».
«Тогда оставь их у себя, — говорит он. — Нам такие бабки ни к чему».
И внезапно поднимается гвалт. Ко всем словно вернулся дар речи. Одни требуют, чтобы Младший вернул деньги, другие — чтобы оставил их у себя.
«Заткнитесь!» — внезапно орет Младший. Все замолкают, смотрят на него, а затем расходятся, возвращаясь к прерванным занятиям.
Он же подступает ко мне вплотную и сует банкноты мне в руку. Его буквально трясет.
«Уходи, и больше не появляйся здесь. Видишь, к чему приводит лишь одна капля твоего яда. У нас и без того хватает трудностей, чтобы еще ссориться из-за денег».
В ту секунду мне хотелось ударить его. Но я посмотрел в его глаза и увидел в них слезы. Взял деньги.
«Хорошо. Я пришлю шофера с двумя пятерками».
Я ушел, не оглядываясь, и подождал у машины, пока шофер не отнес деньги. А по пути в отель мучился вопросом, что же мне сказать Дениз?
— И что же ты ей сказал? — спросил я.
— Единственное, что мог. Сказал, что не нашел его.
Он сунул в рот новую пластинку жевательной резинки.
— Дениз хочет, чтобы я вышел из игры. Она считает, что у нас достаточно времени, чтобы вернуть казалось бы ушедшее навсегда. Ей уже не хочется быть женой «Большой Шишки».
Наши взгляды встретились.
— Надеюсь, мне не придется говорить ей, что я не смог найти и тебя.
Я отвернулся, долго смотрел на синюю воду. И думал, как бы это ни казалось странным, не о Сэме, но об этой воде.
— Нет, — услышал я свой голос, — он слишком большой.
— Кто большой? — переспросил он.
Я указал на океан.
— Слишком много воды, чтобы отфильтровать ее, слишком дорого, чтобы согреть, и мне никогда не построят такого большого бассейна, чтобы вместить ее всю. А если б и построили, по вкусу она не будет такой, словно только что вылилась из родника. Нет, Сэм. В данном случае я — пас.
Мы направились к машине. Дважды я пытался заговорить с ним, но, оборачиваясь, видел, что он плачет.
К тому времени, что мы добрались до отеля, он уже взял себя в руки. Вылез из машины, посмотрел на меня.
— Благодарю за прогулку. Мы еще поговорим.
— Конечно.
Я проводил Сэма взглядом. Его руки и ноги двигались в особом агрессивном ритме, свойственном толстякам-коротышкам. А когда он скрылся за дверьми отеля, поехал домой «Фолькса» не было, а телефон начал звонить, едва я вошел на кухню. На стене, приклеенный липкой лентой, белел сложенный вчетверо листок бумаги.