— Я бы не позвонил столь внезапно, не будь на то веские причины. Нам необходимо кое-что обсудить, — и он выразительно глянул на Адвокатшу.
Джейн отреагировала, как должно.
— Раз уж вы решили поговорить о делах, мне лучше посидеть к коктейль-холле, не правда ли?
— Если вас не затруднит, дорогая, — Спенсер продолжал улыбаться. — Я буду вам очень признателен.
— Она вышла, сопровождаемая нашими взглядами.
Потом Спенсер повернулся ко мне.
— Какая симпатичная. Еще и хороший адвокат?
Речь идет о западе (Калифорния) и востоке (Атлантическое побережье, в частности, Нью-Йорк) Америки.
— Полагаю, что да. На работе к ней претензий нет.
— Не хочешь ли выпить?
Я кивнул, и мы прошли к бару.
— Мне виски поменьше, — предупредил он.
Я кивнул и налил в два бокала шотландского и содовой.
Потом мы вернулись к дивану и сели. Молча пригубили виски. Но он не дал паузе затянуться.
— Наверное, тебе интересно, чем вызван мой звонок? — Я кивнул. — Мне шестьдесят пять. Совет директоров хочет, чтобы я остался еще на пять лет. Они готовы внести изменение в действующее положение о выходе на пенсию.
— Они больше заботятся о себе, а не о вас.
— Я не хочу оставаться.
Я вновь отпил из бокала.
— Прошло три года, как ты ушел. Трудностей мне от этого только прибавилось, и я уже не поспеваю за ходом событий, — он поставил бокал и посмотрел на меня. — После фонда и меня, ты — крупнейший держатель акций компании.
Я знал, что он имеет в виду. Мне перешли пятнадцать процентов акций, принадлежащих Барбаре.
— От меня сюрпризов не ждите. Я отдам вам право голоса или сам проголосую, как вы скажете.
Он ответил не сразу.
— От тебя мне нужно другое.
— Что же?
— Я хочу, чтобы ты вернулся.
Я быстро глянул на него, встал, прогулялся к бару, наполнил бокал, ополовинил его, потом снова сел на диван.
— У вас же есть отличные парни.
— Отличные, — кивнул он, — он они — это не ты. Делают лишь то, что им поручено. Если другая компания предложит им большее жалование, они тут же уйдут.
Они — не «Синклер».
— Синклер у нас один. Вы, — отшутился я.
— Нет, не я, — возразил он. — «Синклер» — это ты. И это не только название. Это отношение, данность. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Я понимал. Он вел речь об образе жизни. «Синклер» создавался не ради прибыли. Спенсер Синклер воздвигал памятник, мост в будущее, призванный остаться и после того, как он сам отойдет в небытие.
— Я не хотел, чтобы ты уходил, — продолжил он. — Ты знаешь.
Опять я кивнул.
— Но это был наилучший выход. Для всех нас.
— Я и тогда не соглашался с тобой. Мое мнение не изменилось. Другие допускали куда более серьезные промахи, и ухом не вели.
— Другие — не я.
— Ты и твое стремление к совершенству. Разве ты еще не понял, что абсолютного совершенства в природе нет?
— Дело не в этом.
— Тогда в чем же? Ты сделал то, что хотел. Вытащил своего бестолкового друга из пропасти. А он проявил полное безразличие к тому, что случилось с тобой. И стремился лишь к одному — урвать свой кусок. Так должен ли ты нести на себе бремя вины? Казниться? В результате все оказались в плюсе. И твой друг. И мы. Все, кроме тебя.
— И это не главное.
— Тогда что же? Скажи мне.
— Я выдохся.
— Не понял.
— А что тут непонятного? — я глотнул виски. — Я боролся, сколько мог. За рейтинг. За признание талантов.
За деловую выгоду. Сколько же надо одержать побед, чтобы утвердиться?
Может, я слишком часто побеждал. И пришла пора познать вкус поражения. По крайней мере, для меня это было внове.
— Но это не все.
Разумеется, я и не надеялся провести его на мякине.
— Совершенно верно.
— Так о чем же ты умолчал?
— Я занимался удивительным делом. Телевидение — величайшая возможность донести до человека слова и мысли других. А мы ее не использовали. Из-за наших мелких дрязг. Мы столько могли сделать. И не сделали.
— Еще не все потеряно, — заметил он. — Если ты вернешься, то сможешь внести все необходимые изменения.
Я тебя поддержу.
— Поезд ушел, — я покачал головой. — Жизнь стала совсем другой. Все так усложнилось.
Он пристально посмотрел на меня.
— Извини.
Я промолчал.
— Так ты действительно будешь голосовать, как я тебя попрошу? — спросил Синклер.
— Да.
— Ты не будешь возражать, если мы продадим компанию?
— Отнюдь. Если вы полагаете, что это нужно.
— Кое-кто ко мне уже обращался. Тогда я не стал с ними говорить. Может, теперь стоит к этому вернуться.
И что-то случилось. Впервые за долгое, никак не меньше ста лет, время, во мне проснулся живой интерес.
— Вы это серьезно?
Он кивнул.
— Да. А что?
— У меня есть идея. Допустим, я смогу показать вам, как получить все финансовые выгоды, связанные с продажей, не продавая компанию?
— Я уже получал предложения о слиянии.
— Это не одно и то же.
— А в чем различия?
Мне хватило трех минут, чтобы все объяснить. Идея заинтриговала его.
— И ты полагаешь, что тебе это удастся? — спросил он, когда я закончил.
— Не знаю. Дайте мне шесть часов, и я вам отвечу.
— Временем я тебя не ограничиваю. Спешить некуда.
— Шести часов мне хватит. Где я найду вас вечером?
— Здесь, — на его лице отразилось удивление. — А где же мне, по-твоему, быть? Я уже староват для твоих игр.
Выехав из ворот «Бел-Эйра», я повернул на бульвар Заходящего Солнца. Уже стемнело, и фары идущих навстречу машин слепили глаза.
— Я представляла его совсем другим, — заметила Адвокатша. — А он просто душка.
— Если ему хочется, он может быть и таким.
— Я полагала, он холоден, как лед. Но, наверное, с тобой он держится иначе, чем с остальными.
Я искоса глянул на нее.
— В некотором смысле мы по-прежнему родственники.
— Правда? — удивилась она.
— Я был женат на его дочери.
— Понятно, — она достала сигарету, я дал ей прикурить. — Может, ты отвезешь меня в аэропорт?
— Почему?
Она выпустила струю дыма.
— У тебя, похоже, еще много дел. А я только мешаю.
— Не болтай ерунды. Я бы не просил тебя лететь со мной, если б не хотел этого.
Она помолчала.
— Ты хочешь провести со мной ночь, так?
— И это тоже.
— А что еще?
— Ты — адвокат. Возможно, мне понадобятся твои услуги.
Не знаю, понравились ли ей мои слова. Но она молчала, пока мы не подъехали к моему дому. Я загнал машину в гараж, погасил фары.
Она вроде бы и не собиралась вылезать из кабины.
Похоже, хотела, чтобы ее поцеловали. Я обнял ее. Губы были мягкими, теплыми, жадными. Минуту спустя она разорвала наше жаркое объятье.
— Не надо. Вновь я этого не переживу.
— Один-то раз пережила. И ничего.
— Откуда ты знаешь? Почему, по-твоему, я вернулась в Сан-Франциско?
— Тебя ждала там работа.
— То же самое я и твердила себе. А дело-то в другом. Я была для тебя одной из многих. Иногда ты даже забывал, как меня зовут. Но я питала к тебе совсем иные чувства.
Я не ответил.
— Прошло больше трех лет.
— Дай мне руку, — попросил я. Рука ее чуть дрожала. — Я не чудовище.
— Ты хоть раз думал обо мне? За все эти годы? Хоть один раз?
— Я подумал о тебе сегодня. Так что на твой вопрос я отвечаю утвердительно, так?
— Нет, — она вырвала руку, посмотрела на нее. — Поверишь ли, после тебя у меня не было ни одного мужчины.
— Тогда все ясно. Не удивительно, что ты такая нервная. Пойдем-ка в дом.
Она зыркнула на меня, открыла дверцу, выскочила из машины. Я едва успел перехватить ее у выхода из гаража, вновь обнял, прижал к груди.
— Думаешь, в этом все дело? — зло спросила она.
— Хуже уж не станет. Давай посмотрим, что получится.
Она повернулась и, огибая дом, по дорожке пошла к входной двери. Я двинулся следом.
Крики мы услышали, едва я открыл дверь. А потому вместо спальни направились в гостиную. Сэм и Младший стояли посреди комнаты и орали друг на друга. По телевизору показывали разгон последней демонстрации в Беркли.