В гостиной было много людей, сидевших на деревянных ящиках и коробках. Увидев меня, все вдруг замолчали и посмотрели в мою сторону.
Я остановился, не зная, что делать. Я ничего не знал о еврейских ритуалах.
Дениза поспешила ко мне на помощь. Подойдя, она подставила щеку для поцелуя и, взяв за руку, отвела в комнату.
— Я рада, что ты пришел, — сказала она. — Я так и не смогла поблагодарить тебя за все, что ты сделал.
Разговоры в комнате возобновились так же быстро, как и прекратились раньше. Но я чувствовал, что все смотрят на меня. Сэм увидел, что мы направляемся к нему, и неловко поднялся с деревянного ящика. Он протянул мне руку, не глядя на меня.
— Прими мои самые глубокие соболезнования, Сэм.
Он стоял, моргая, и продолжал держать мою руку.
— Да, — сказал он. — Да.
Подняв глаза, он наконец отпустил мою руку. Потом снял очки в черной оправе и принялся протирать стекла платком.
— Она была хорошая девушка, — он тяжело вздохнул. — Но она была больна, Стив.
— Да, Сэм, — кивнул я.
— Вот так, — засунув платок в карман, он снова надел очки. — Она была больна, — повторил он тихо.
Я видел, что Сэмюэль-младший наблюдает за нами. Его лицо было осунувшимся и бледным, а глаза покраснели от слез. Он кивнул мне, и я кивнул в ответ.
— Мне надо поговорить с тобой, Стив. Наедине, — сказал Сэм. — Пройдем в библиотеку.
Я пошел за ним. Закрыв дверь, Сэм повернулся ко мне.
— Выпьешь?
— Да, — ответил я.
Сэм подошел к двери, ведущей в холл.
— Мэйми! — крикнул он.
Ему не понадобилось просить ее ни о чем. Она вошла, держа поднос с двумя стаканами. Сэм поблагодарил ее, и Мэйми ушла.
Мы выпили. Подойдя к столу, Сэм поставил свой стакан. Ему было трудно говорить.
— Не знаю, как тебе об этом сказать…
Я молча смотрел на него.
— Я разговаривал с доктором Дэвис, — произнес он тихо. — Она рассказала мне, как ты пытался помочь Мириам.
Я продолжал молчать.
— Я хочу тебе сказать… ну, я имею в виду… извини. — Он снова взял свое виски. — Я не знаю, что тогда на меня нашло, просто как свихнулся. Извини меня.
Я глубоко вздохнул.
— Все это позади, Сэм. Ты тоже извини меня. Извини, что у меня не получилось спасти ее. Теперь уж ничего не поделаешь.
Он кивнул.
— Трудно. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь смириться с этой мыслью.
Я молчал.
— Вот что меня еще беспокоит, — сказал он. — Мой сын. С тех пор как ты был здесь последний раз, он не разговаривает со мной, даже сейчас отворачивается.
— Это все пройдет.
— Не уверен, — горько возразил он. — Я в этом не уверен. — Он тяжело вздохнул. — Но это моя проблема. Давай пройдем в гостиную.
Он остановился, взявшись за ручку двери.
— Когда-нибудь я смогу тебя отблагодарить, Стив, за все. Ты всегда был хорошим другом.
Хорошим другом. Я вспомнил его обещание, но оно было дано три года назад. И до сегодняшнего утра я ничего не слышал о Сэме. Я вспомнил о его обещании через две недели после того, как он сказал мне об этом. В тот день я сидел в кабинете у Спенсера.
Спенсер посмотрел на заявление об уходе, лежащее на столе, и поднял на меня глаза.
— Тебе не надо этого делать.
— Я думаю, что в такой ситуации это самое лучшее, что я могу сделать.
— Ты можешь убедить своего друга, чтобы он не подавал на нас в суд вместе с Ричи.
— Как мне это сделать? — спросил я и предложил: — Хотя, честно говоря, наверное, он прав. Я сказал тогда на Совете директоров, что не верю в шантаж, и до сих пор придерживаюсь этого мнения.
— Но Совет проголосовал за то, чтобы уладить это дело. Теперь для нас важно, чтобы Бенджамин не подал на нас в суд. Мы даже готовы заплатить все наши долги, чтобы покончить с этим. Покончить и забыть. — Он замолчал. — И ты тоже сможешь забыть обо всем этом.
— Нет, — возразил я. — Я думаю, что мы выиграем в суде, хотя мне это безразлично.
Он встал, подошел к окну и посмотрел на улицу, повернувшись ко мне спиной.
— А как ты смотришь на то, если я сейчас подам в отставку, а ты займешь мое кресло?
У меня перехватило дыхание. Я прекрасно знал, что он предлагает. В этом случае он станет вместо меня козлом отпущения.
— Нет, — сказал я.
Он отошел от окна, приблизился и посмотрел мне в глаза.
— Почему, сынок? — мягко спросил он.
Некоторое время я не мог вымолвить ни слова, затем сказал:
— Потому что вся моя жизнь полетела к черту, отец. И мне больше это не доставляет удовольствия.
— А чем же ты собираешься заниматься? — поинтересовался он. — Ты ведь еще молод, тебе нет и сорока.