Он посмотрел на меня, его лицо было серым и усталым.
— Сукин сын! — с горечью сказал он. — Даже не попрощался со мной. — Я ничего не ответил. — Он мне подстроил все это.
— Он подстроил это нам обоим.
Ричи кивнул и быстро заморгал ресницами.
— Если ему это так было нужно, мог бы сам попросить меня об отставке. Не надо было все это устраивать.
Он подошел к окну и посмотрел на падающий снег.
— Теперь я знаю, почему окна в этом здании никогда не открываются. Он предвидел, что у каждого будет такой день. — Он обернулся ко мне. — Я видел, как он проделывал подобное с другими, даже восхищался им, но никогда не думал, что и для меня настанет такой день. — Он улыбнулся, но в его глазах блеснули слёзы. — Я так думал, — повторил он и протянул руку. — Удачи вам, Стив.
Его рукопожатие было крепким.
— Спасибо, Дэн.
Глава двенадцатая
Весь день я пил кофе с бренди, только это и спасало меня. А заодно уберегало от лишних мыслей о себе, о Дэне Ричи, о Синклере, о чем угодно, кроме телесети. Наконец пробило девять часов, и я поднялся.
— Ну все, — я посмотрел на Фогерти.
— Да, сэр, — сказала она, как всегда, спокойно и принялась собирать бумаги.
— Фогерти, налейте мне что-нибудь выпить.
— Да, сэр, — она подошла к бару. — Что бы вы хотели?
— Очень сухой мартини, двойной.
Через несколько минут я держал бокал в руке. Мартини был просто превосходным.
— Неужели в школе секретарш читали лекции по барменскому искусству?
Она засмеялась.
— Нет. Просто учили быть хорошими секретаршами.
Я тоже засмеялся.
— Приготовьте себе тоже что-нибудь выпить, Фогерти. Вы заслужили это.
Она покачала головой.
— Нет, спасибо. Я сейчас соберусь и пойду. Теперь из-за снега поезда так плохо ходят.
Я и забыл, что она живет в Дэрьене. Снега выпало столько, что она вообще могла не добраться до дома.
— Если возникнут какие-нибудь проблемы, можете переночевать в отеле и записать это на счет компании.
— Спасибо, мистер Гонт, — сказала она. — Могу еще быть чем-нибудь полезна?
— Да. Приготовьте мне еще один такой же чудесный мартини, прежде чем уйдете. — Я допил то, что оставалось.
Она протянула мне новый бокал.
— Мисс Фогерти, — сказал я, — за такой мартини вы заслуживаете повышения. — Я отпил немного. — С завтрашнего дня вы будете получать на двадцать пять долларов в неделю больше.
— Спасибо, мистер Гонт.
— Вы что, не верите мне, мисс Фогерти? Вы думаете, что я пьян?
— Я так не думаю, мистер Гонт, — запротестовала она.
— Вот это называется верная секретарша, — сказал я. — Мисс Фогерти, я вот что решил.
— Что, сэр?
— Зачем так официально обращаться друг к другу? Зови меня Стив, а я буду тебя звать Шейла.
— Да, мистер Гонт.
— Стив.
— Да, Стив.
— Вот так-то лучше, Шейла. А теперь перейдем к более важным вещам. Я президент или не президент этой телесети?
— Президент, мистер… э-э… Стив.
— Тогда все гораздо проще. Пойдем потрахаемся? — Я отпил еще немного мартини.
В ее голосе зазвучали странные нотки.
— Я думаю, будет лучше отвезти вас домой.
Я гордо выпрямился.
— Ты что, отказываешь мне?
Она ничего не ответила.
— Ты уволена. Как президент этой телесети я увольняю тебя за отказ исполнять свои обязанности.
Она смотрела на меня, не говоря ни слова.
Я сел. Внезапно опьянение прошло.
— Никакого увольнения. Извините, Фогерти.
— Все в порядке, мистер Гонт. Я понимаю. — Она улыбнулась. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Фогерти, — сказал я.
Нет ничего прекрасней, чем первый снег в Нью-Йорке. Все вокруг преображается и становится удивительно неправдоподобным. Я шел через этот белый кубический мир, который мог написать разве что Жорж Брак, останавливаясь только на красный свет. На каждом светофоре выросла белая остроконечная шапка из снега, что делало их похожими на одноглазых циклопов, выполнявших свою работу во время этой пурги.
Я пришел домой весь в снегу.
— Да, ну и погодка, — сказал швейцар, опираясь на лопату.
— Угу. — Я-то вовсе не считал ее плохой, мне ведь не надо было чистить лопатой тротуары.
Первое, что я увидел, войдя в комнату, — это свечи, горящие на столе. Я остановился. Было странное ощущение, что я попал в чужую квартиру, но тут я увидел на столе черную икру и шампанское в серебряном ведерке. Нет, я был дома.
— Барбара! — крикнул я.
Она вышла из спальни, неся в хрустальной вазе одну-единственную розу. Взглянув на меня, она поставила вазу посреди стола.