Я усмехнулся, стараясь зажечь сигарету. Дул легкий бриз, и я заслонил пламя рукой. Сэм похлопал меня по плечу. Когда я повернулся, спичка погасла.
— Ты знаешь, сколько мне лет?
— Шестьдесят два.
— Шестьдесят семь, — он поглядел мне в глаза.
— Ну, значит шестьдесят семь.
— Раньше я всегда уменьшал свой возраст и говорил, что мне на пять лет меньше. Даже тогда я был слишком стар.
Я пожал плечами.
— Какая разница?
— Я чувствую, что устал.
— Если ты никому не будешь об этом говорить, никто и не заметит.
— Мое сердце заметит.
Я посмотрел на него.
— Я уже не чувствую себя, как раньше.
Помолчав, я ответил:
— Поменьше надо трахаться.
Он усмехнулся.
— С этим давно покончено. Я даже смотреть на них не могу, голова кружится.
— Если ты хочешь сказать, что собираешься умирать, то мне все равно. Я никогда не считал тебя бессмертным.
Он уставился на меня.
— Зато я сам всегда так считал. — В его голосе звучала настоящая обида.
Я прикурил и отвернулся. Ребята уже пробовали воду, бриз доносил их голоса.
— Я продаю компанию, Стив. Я хотел, чтобы ты первым узнал об этом.
— А почему я?
— Ситуация похожа на ту, что была три года назад. Кроме тебя нет подходящей кандидатуры. Только сейчас все немножко иначе. Я не могу причинить зло тебе, а ты мне.
— Что-то не понимаю, — сказал я.
— Я хочу, чтоб ты вернулся.
— Нет. — Ветер унес мой ответ. — Я никогда не вернусь.
Он положил руку мне на плечо.
— Послушай меня. Послушай, что я тебе скажу.
Я молчал.
— «Паломар Плейт» даст мне за мою долю в компаниях тридцать два миллиона долларов.
— Ну так бери.
— Я бы взял, если б мог. Но это не все. Они хотят иметь определенную гарантию, а я ничего гарантировать не могу. Но они согласны принять тебя вместо меня.
Я долго молча смотрел на него.
— Меня это не интересует.
— Ты должен вернуться, — настаивал он. — Ты знаешь, через что мне пришлось пройти за эти несколько лет, пока ты сидел у себя на холме, считая свои деньги и развлекаясь с девчонками. Все шло кувырком, три года, все было не так. За что бы я ни брался, все летело коту под хвост. На моих глазах все обратилось в прах. Затем мне повезло, крупно повезло. Тогда все стали говорить, что Сэму Бенджамину снова улыбнулась удача. Но я-то лучше знаю, да и ты, впрочем, тоже. Ты сам все это для меня подстроил. И я пошел на это лишь потому, что только там мне еще доверяли. Это не мне улыбнулась удача, а тебе. Для меня заниматься этим одному — все равно что, встав на голову, пытаться писать вверх.
Он вытащил из кармана упаковку жевательной резинки, достал одну пластинку и, сняв с нее обертку, сунул ее в рот. Затем протянул пачку мне.
— Диетическая, без сахара.
Я покачал головой.
Он медленно жевал резинку.
— Ничего у меня больше не получается. Раньше я думал, может, дело в детях. Но теперь мне кажется, что мы слишком многого от них хотим. Мы хотим, чтобы они дали нам ответ, хотя они не могут даже найти эти ответы для себя. Ты знаешь, где сейчас Малыш?
Он не стал ждать моего ответа.
— В Хейт-Эшбурн. Вчера, прежде чем приехать сюда, мы с его матерью решили заглянуть к нему.
«Дениза, — сказал я, — ты оставайся в отеле, а я найду его и приведу сюда. К тому же идет дождь». Итак, я взял лимузин, и шофер повез меня по всем этим улицам. В конце концов я вышел из машины и пошел пешком. Час болтался по улицам, исходил все вдоль и поперек. В жизни никогда не видел столько ребят! Через некоторое время мне стало казаться, что все они мои. В голове все перепуталось. В конце концов, я сунул сотенную одному черному верзиле-полицейскому, и через двадцать минут преодолел четыре лестничных пролета и стоял в этой квартире, пытаясь отдышаться и дрожа от холода.
Малыш сидел там, с ним было еще около дюжины ребят. У него бородка на манер Иисуса, изношенные туфли. Он сидел на полу, прислонившись к стене. Когда я вошел, он ничего не сказал, только посмотрел, и все. «Тебе не холодно?» — спросил я. «Нет», — ответил он. «Ты совсем посинел, — сказал я. — Твоя мама здесь, в отеле. Я хочу, чтобы ты сходил повидался с ней». — «Нет», — ответил он. «Почему нет?» — спросил я. Он не ответил. «Я мог бы привести полицейских, и они выгонят тебя отсюда. Тебе только девятнадцать, и ты должен делать то, что я тебе скажу». — «Возможно, — сказал он. — Но ты не сможешь следить за мной все время, а дома я все равно не останусь». — «Что ты здесь забыл? Зачем дрожать от холода в этом морозильнике, когда у тебя дома теплая, чистая комната?» Он посмотрел на меня с минуту, затем позвал кого-то: «Дженни!»