Буданцев пощелкал пальцами, вспоминая.
Все повернулись к окну, где сидел худенький мальчик с большим высоким лбом и курчавыми волосами. Глаза его были черны, как угольки.
— В двадцать два миллиметра, — подсказал курчавый мальчик.
Собравшиеся удивленно зашумели.
— Спокойно! — сказал Буданцев. — В потайном отделении не было ничего. Ровным счетом ничего! Пусто! Думаю, что трое друзей — Котька, Минька и Боцман — знают о том, что этюдник этот не простой. Больше того, им, наверно, известно, что в потайном отделении хранилась какая-нибудь ценная вещь. Верно я говорю?
— Верно! Только что же дальше-то делать откликнулись собравшиеся.
— Подождите! — поднял руку Буданцев. — Я предлагаю руководителю звена СМ Игорю Бунчуку мобилизовать своих помощников и узнать тайну этого этюдника.
— А что, и узнаем! — уверенно заметил Игорь.
Резким движением он откинул со лба прядь светлых волос, словно отмахнулся от назойливой мухи, и задумчиво подергал кончик своего тонкого хрящеватого носа.
— Вот жаль, что Виктор Гуляев не мог проявить хитрость… Мы бы…
— Ну, хватит об этом! — нетерпеливо прервал его высокий, стройный мальчик. Во всей его фигуре была видна прекрасная спортивная выправка. — Я не мог иначе… И всё! — добавил он решительно.
— Хорошо! Пожалуйста! — согласился Бунчук. — Придумаем другие планы, как узнать.
— Это твое дело! — сказал Буданцев. — Доложи теперь членам совета штаба, как все происходило в субботу.
— В субботу?
Игорь Бунчук сосредоточенно пощипал нос и стал, слегка пришепетывая, рассказывать, как Аня Баранова, по совету Буданцева, отправилась во Дворец пионеров с портфелем, а не с этюдником. К семи часам нападающие заняли удобные позиции. Минька стоял у ворот дома, Котька в подъезде, Боцман был спрятан за старую кабинку лифта.
— Вот собаки! Ну и жулье! — раздались голоса.
— А куда ты поставил наших? — спросил курчавый «техник».
— Наши были расставлены хитро… Гасан — на первой площадке в нише. Виктор — совсем рядом с Боцманом за бывшим дровяным чуланом. Я вел общее наблюдение через окно сторожки дворника. А Коля Демин и Генька находились в резерве у самого подъезда. Они делали вид, что никак, не могут накачать камеру футбольного мяча. Минька встретил Баранову у ворот и сразу свистнул. Котька подбежал. Но когда они увидели, что у нее в руках вместо этюдника портфель — ох, ребята! Я чуть не прыснул со смеху! Поглядели бы вы на их рожи! Оба сразу засвистели в восемь пальцев, как оглашенные. Боцман вылез из укрытия. Морда у него была красная и злая. В общем, они отказались от нападения, и для нас стало ясно, что им нужен именно этюдник, а не что-либо другое. Всё!
— Хорошо! — сказал Буданцев. — Игорь все прекрасно организовал. Но нам надо будет обратить на эту троицу особое внимание. Они могут наделать много бед. Кажется, ребята отчаянные!
— Надо поскорей! — поддержали члены совета. — Очень подозрительная компания!
— Вопросы есть? — спросил Буданцев. Вопросов не оказалось.
— Переходим к другому делу…
Буданцев полистал записную книжку.
— Опять история с девочкой. Игорь, запиши подробности. Это снова работа по твоему звену.
Игорь Бунчук попросил у Силаева, который вел дневник совещания штаба, листик бумажки и приготовился записывать.
— Три дня назад, — продолжал Гриша Буданцев, — неизвестными хулиганами в переулке сброшена с велосипеда двенадцатилетняя девочка Тоня Брук из сто двадцать девятой квартиры. Тоня Брук — ученица музыкальной школы, скрипачка. При падении разбила лицо и получила вывих руки. Шпана, сбросившая ее с велосипеда, пригрозила, что если девочка их выдаст, — пусть лучше на улице не показывается.
Толя Силаев хлопнул кулаком по журналу.
— Найти бандитов! — крикнул он.
Молчаливый Гасан сверкнул загоревшимся взглядом.
— Атрэзать уши! — сказал он с легким татарским акцентом.
— Спокойно! — похлопал Буданцев в ладоши. — Все ясно: узнать фамилии и сообщить в милицию.
Он снова полистал записную книжку и слегка поморщился.
— Руководитель звена ПХД.
— Я здесь… — тяжело поднялся со стула рыхлый, какой-то весь взлохмаченный мальчик. Лицо его приняло испуганное выражение.
— Я вижу, что ты здесь! — сказал Буданцев, снимая и вновь надевая очки, что было признаком сдерживаемого неудовольствия.