Я не мог произнести ни слова. Потом все-таки выдавил из себя.
- Сколько это еще может продлиться?
Ответил хирург.
- Боюсь сегодня жара будет еще нестерпимее. Я уже бывал в подобных переделках. Такая жара редко длится меньше пяти дней. Трудно сказать, сколько сможет выдержать Клим. Он ведь такой здоровяк…
Я повернул свою раскалывающуюся от боли голову к Джоралемону.
- А что команда? Могут они что-нибудь предпринять?
- После вчерашнего все ведут себя кротко, как ягнята. Капитан Уорд еще не показывался. Поздно вечером я сообщил ему обо всем случившемся, и о настроениях команды. Его ужин стоял на столе нетронутый. Он пил и потребовал, чтобы я убирался.
Потом все удалились. Должно быть некоторое время я впал в какое-то странное забытье. Мне казалось, будто я сам нахожусь в «Корзине». Видение было на редкость реальным и отчетливым. Я сидел, почти упираясь коленями в подбородок, потому что сидеть иначе мне не позволяла теснота. Клетка казалась мне такой хрупкой, что при каждом порыве ветра я невольно старался затаить дыхание, боясь рухнуть вниз. Солнце палило нещадно. Доски нагрелись так, что к ним было невозможно прикоснуться. Я старался сжаться в комок, лишь бы не дотрагиваться до них. Горло горело так, будто меня заставили наглотаться раскаленных углей.
Когда я отваживался бросить взгляд вниз, мне казалось, что подо мной полыхают языки пламени. Было ли это море? Или я висел над озером вечного огня?
Временами я приходил в сознание, но затем почти сразу же опять погружался в мир леденящих душу видений.
Один раз я увидел Хьюберта, капитанского денщика. В руках он держал винную флягу, и я слышал, как он сказал.
- Капитан передает вам привет, сэр.
Я с трудом приподнялся на локте.
- Флот уже показался?
- Нет, сэр. Могу я налить вам стакан вина?
- Отнесите его назад капитану и передайте ему мою благодарность.
Он с упреком взглянул на меня и сказал.
- Это ведь мускат.
Но я уже снова «очутился» в клетке и не видел, как он ушел.
Прошло много времени, прежде чем вернулся Джоралемон. Он выглядел мрачным.
- Который теперь час?
- Уже темнеет.
Я попытался сесть.
- Я лежал весь день? Наверное был без чувств. Что за это время случилось, Джор?
- Ты находишься здесь уже два дня. Мы навещали тебя каждые несколько часов. У тебя была сильная лихорадка.
- Мы соединились с остальным флотом? Он уже встретился с испанцами?
Джор покачал головой.
- О флоте ни слуху ни духу. Джон уже начинает тревожиться. - Он помолчал немного, а потом печально произнес.
- Роджер, Клим мертв.
Я почувствовал, как у меня задрожали руки. Нет ничего более страшного, чем неотвратимость смерти. Клим ушел навсегда. Я не сумел спасти его. В течение двух дней валялся в своей каюте, бросив его на произвол судьбы. А теперь предпринимать что-либо было уже поздно.
- Он так и не воспользовался ножом. Я был уверен, что в конце концов он это сделает. Но я не знал всей силы его духа. - Джор положил руку мне на плечо, словно стараясь утешить. - Десять минут назад я заметил, что он упал на пол. По моей просьбе один из матросов спустился вниз по веревке. Он сообщил, что все кончено. Я собираюсь провести похоронную службу.
- Я должен быть там.
Он нахмурился. Лицо его выражало сомнение.
- Думаешь, у тебя хватит сил?
Вместо ответа я спустил одну ногу на пол. Голова у меня так кружилась, что встать я мог лишь с его помощью. Колени у меня так и норовили подломиться. Денщик Джона оставил-таки у меня на столе флягу с вином, и Джоралемон налил мне полный стакан. Мускат - великолепное, крепкое вино, и, осушив стакан, я почувствовал как силы понемногу возвращаются ко мне. Однако, когда я сделал шаг вперед, то с трудом сумел нащупать ногой пол.
- Крепкое вино, если пить его на пустой желудок, - произнес Джоралемон, беря меня под руку. - В другой руке он держал Библию. Члены экипажа, свободные от вахты, толпою двигались за нами. Шли мы медленно, и медлительность нашей процессии словно символизировала неотвратимость судьбы.
Когда мы остановились у кормового флагштока, Джоралемон произнес.
- Приготовьтесь, Джоунз!
Я с удивлением увидел, что команда эта относилась к Пьянчуге. С ножом в зубах он пополз по деревянной укосине и вскоре дополз до того места, где на веревке была подвешена «Корзина». Я вспомнил, что настоящее имя этого отчаянного моряка было Эдвин Джоунз.
Я не оборачивался, но чувствовал, что палуба сзади нас полна народу. Джоралемон открыл Библию и начал читать. Его голос приобрел звучность и, казалось, заполнил все пространство вокруг меня. Когда он дошел до слов: «и потому мы предаем его тело морской пучине», - он поднял руку, и я увидел, как в вечерних лучах солнца сверкнул нож Пьяницы. Мгновением позже раздался глухой всплеск. «Корзина» погрузилась в морскую волну. Последняя трагическая страница жизни моего друга Клима оказалась перевернутой.