- Но ведь не все ваши жены местные.
- Да, я видел, как внимательно вы рассматривали белых женщин. Ну как, выдерживают они критику столь взыскательного знатока? Одна из них Франсин - француженка.
- Я так и думал.
- Она из Марселя. Очень живая и жизнерадостная, но язык у нее острее бритвы. Все остальные боятся ее. А заметили вы молоденькую с красивыми глазками? Ну, разумеется, заметили. Невозможно не заметить Марию.
- Она итальянка, верно?
- Сицилийка. Очень хороша. Я часто посылаю за ней.
«А-а, значит вот как это делается. Их приводят к нему», - подумал Смит.
- Вид у нее почти что ангельский, но жизнь в гареме ей не по душе, и она готова отдаться первому же мужчине, который проникнет туда. Единственная, кто меня по-настоящему любит, так это маленькая гречанка. Ей бы я без колебания доверил свою жизнь, если бы заболел.
- Я слышал, что вы живете в роскоши, Уорд, но даже вообразить не мог, что это поистине королевская роскошь.
- Даже, если бы я мог жить здесь в полной безопасности, я с радостью променял бы все это великолепие на маленький домик с соломенной крышей в зеленой долине Кента, - с неожиданной горячностью проговорил Джон.
Потом Смит спросил его о Джоралемоне. В каком качестве он здесь живет.
- А-а, мой добрый старый Джор! Круг его обязанностей необычайно широк - он и дворецкий, и секретарь, и мой друг. Но главное - Джор - моя совесть. Хотя, конечно, нельзя сказать, что я уж очень прислушиваюсь к его мнению. К примеру он житья мне не дает по поводу этих женщин, красотой которых вы так восторгались. Хотите верьте, хотите нет, но он категорически отказывается заходить на женскую половину. Джор - настоящий святой, силой обстоятельств заброшенный в обитель греха, откуда он не может бежать.
- Я не мог не обратить внимания, - продолжал гость, - на то, что в вашем гареме нет ни одной англичанки. Признаюсь, это меня удивило.
И тут на какое-то мгновение он увидел подлинного Джона Уорда. Мощная фигура выпрямилась. Низким от волнения голосом Джон произнес.
- Я перестал бы уважать себя, если бы осмелился привезти сюда свою соотечественницу. Я не очень-то горжусь своим теперешним образом жизни, капитан Смит. У женщин в моем гареме была сложная судьба и думаю, здесь им гораздо лучше, чем где-нибудь в другом месте. Но я никогда не решился бы предложить разделить мой позор женщине, которую я уважаю.
Наступила долгая тишина. Наконец Джон, не без труда повернув свой тяжеловесный корпус к собеседнику, сказал.
- Завтра вы должны покинуть мой дом, Смит.
- Моя компания так быстро наскучила вам?
- Не могу передать, какое удовольствие для меня было вновь услышать английскую речь. Она была для меня столь же желанна, как вода для человека, долго томившегося от жажды в пустыне. Но… я уже говорил вам - мне не нравится то, как обстоят здесь дела. У меня серьезные трения с беем. Он угрожает лишить меня покровительства и защиты. К этому все идет, мой друг. Завтра утром во Францию отплывает корабль. Сегодня ночью я перевезу на него всех своих белых жен. Они пока еще этого не знают. Пока еще я пользуюсь достаточным влиянием, чтобы устроить это. Вы тоже отбудете на этом судне.
- Но тогда и вы должны ехать с нами, - воскликнул Смит, - ради всего святого, зачем вам неизвестно для чего жертвовать жизнью!
Уорд спокойно ответил.
- Я никогда не бегал от судьбы. Возможно незаметно для себя я усвоил фатализм жителей Востока. Мне кажется, что быстрая смерть - это желанная смерть. Сейчас я уже не тот, что прежде. Мне не хватает решимости. Но даже если бы я и захотел уехать, сомневаюсь, чтобы мне это удалось.
Смит знал, что дальнейшие уговоры бесцельны. Поэтому он лишь поинтересовался.
- А что же будет с вашим другом Сноудом?
Впервые за все время их знакомства лицо Джона осветилось доброй улыбкой.
- Отважный старый Джор! Мой славный дурачина! Знаете, Смит, он наотрез отказывается покинуть меня. Я пытался уговорить его, но он упорно стоит на своем. Боюсь, он останется со мной до конца. - Джон тяжело поднялся со скамьи. - Думаю, нам уже недолго ждать, пока язычники снова появятся на стенах.