Его ментальные записи о Центурии начали вращаться вокруг более горячей и беспорядочной массы данных, которые его глубинный разум скомпилировал из записей об Имперской Гвардии и Легионах титанов, то преследуя ее, то крутясь рядом с ней, а иногда и волоча это более плотное и вязкое облако информации за собой. Настроение Тея не улучшалось. Он провел линию мыслей по внешним краям обеих инфомасс, и от этого они выпустили друг к другу отростки и нити, а их поверхности подернулись рябью и стали отражать друг друга. Информация металась между ними частицами и волнами, которые замедлялись всякий раз, как Тей переключал на них внимание, и выпускали меню и карты самих себя, свое краткое содержание, список текущих и предыдущих ассоциаций.
Наследник Асфодель построил свой собственный ординатус. Эта фраза пробегала по все новым и новым нитям данных. Всякий раз, как она попадала в поле зрения Тея, ее усеивали иконки Муниторума и Механикус. Ведь это Муниторум сделал такое заявление, которое не стало менее оскорбительным от того, что его тщательно завуалировали между строчек коммюнике. И это аналитики Механикус пришли к высшим жрецам, чтобы передать им это грязное обвинение.
Структура новейшего инфосозерцания Тея задрожала, как будто сквозь нее прошел порыв ветра. Он удивил себя, позволив внезапной вспышке гнева прервать спокойный анализ. Он волевым усилием подавил эмоции и продолжил созерцание.
Две инфомассы теперь были соединены настоящей «кошачьей колыбелью» связей, и основные ассоциации проносились между ними в обе стороны, словно вагоны на кабельных дорогах внутри улья. Тей сфокусировался на центре этой связующей сети, и то, что он увидел, тяжким грузом сдавило сердце.
Инфосимволы висели на паутине связей, как драгоценные камни, украшающие вуаль дамы со шпилей, или как ступени одной из прекрасных диаграмм эволюционного развития, которые Тей видел на гобеленах в храме Биологис на Кхулане. Каждый символ обозначал ординатус — самый странный и ужасающий лик военного машиностроения культа Механикус. И от каждого из великих ординатусов отходили нити соответствия, тянущиеся к темно-кровавым знакам Каменных Королей.
В почти позабытом уголке сознания Тея зашипел и загорелся процесс рассуждения, запертый мысленной печатью архимагоса Гурзелла. Он колол мозг Тея, желая освободиться. Магос проигнорировал его и, как кистью, провел своим вниманием по нитям аналитической паутины, чтобы данные от каждой из них впитались в его разум.
Одна из нитей соединяла Шагающего Короля с благородной сине-золотой эмблемой ординатуса «Ракенхайм». Легкое, как перышко, ментальное касание Тея стряхнуло с нее факты, истории и образы, которые осели на его сознание, словно лепестки, падающие с цветущего дерева. Тей увидел пикты машины, изображающие, как она выползла из котлованов под столичным ульем Ракенхайма, перебралась через кольцо утесов и направилась к осадным рубежам узурпаторов. Он впитал в себя ее чертежи, за микросекунды понял принципы, по которым она строилась. Увидел, как дизайн ее выгнутой спины и бронированных плеч невероятно схож с формой Шагающего Короля.
Он перескочил к нити, которая вилась сквозь три инфоблока об ординатусах и по спирали уходила вниз, к значку Ядовитого Короля. Вытянутая громада «Карроса»; обтекаемый, расширенный с одного конца силуэт «Стигии»; вздымающийся скорпионий хвост «Маламурии». Каждый вспыхнул перед его зрением и снова превратился в контурное изображение, словно достаточно было обратить внимание на эти образы, чтобы выжечь их до костей. Но в центре каждого контура оставалась мерцать единственная важная деталь: восхитительно сложные и компактные системы реакторов, чудеса импровизации, что очищали и сжигали ядерное горючее в процессах, требующих самых глубоких и тяжких таинств магосов-физиков.
Прошло четыре тысячелетия с тех пор, как ординатус «Каррос» охотился на орочьих захватчиков в астероидных поясах вокруг его родного мира-кузни. Два с половиной — с тех пор, как ординатус «Стигия» рыскал по дну океанов, во тьме, безмолвии, невероятном давлении и холоде, чтобы оказаться под боевыми флотами отступника Гедониарха. И всего восемьсот лет — может, теперь уже чуть больше — как ординатус «Маламурия» поднял хвост и понес свой чудовищный гравитационный проектор на войну в осколотравных степях.
Столь разные машины, разделенные пространством, временем и войной. Но идеи, лежащие в основе каждой из них, концепции этих реакторных топок, которые они носили в сердце…
Обычно Тей восхищался подобным, как единством столь далеких друг от друга мест с одной общей целью, так и несомненной красотой инженерного принципа или работы кузни. Но не сейчас. Не в такой ситуации, когда последней вариацией этого прекрасного творения стал богохульный машинный ад в кишках Ядовитого Короля, где тяжелые элементы с равнин жар-камня очищались и отправлялись в реакторы или превращались в смертоносные радиоактивные боеголовки для пушек Асфоделя.
Тею было знакомо это ощущение. Ползучее, болезненное отвращение от вида драгоценной святыни, покрытой экскрементами Архиврага. Это было все равно что обмывать труп убитой возлюбленной и готовить его к погребению.
Но он не отвернулся. У него была функция, у него был долг. Он двинулся дальше.
Конечности для ближнего боя на Шагающем и Ядовитом Королях использовали подшипники на квантовой жидкости, которые перекликались со священными архишаблонами с трех миров-кузней сегментума Соляр.
Ускорительная рельсовая направляющая, которая шла вдоль хребта Морового Короля, запускала в небо самолеты и метала во врага маленькие злокозненные «Моровые шары» — мобильные точки обороны. На первый скан, даже очень внимательный, она выглядела самостоятельным творением, но когда Тей повертел ее схемы и компиляции логов ауспика, ясно проявились параллели. Эта вещь была слабой, едва выраженной тенью громадных гравиметрических ускорителей, которые Механикус строили для космических флотов Империума, но элементы дизайна были неприятно схожи.
И Наследный Король. Скелетная структура его длинного сегментированного тела, архитектура распределителей, даже толстые треугольные бронированные кожухи его гусениц — все это напоминало о форме ординатуса «Марс». И — о, это причиняло боль — зеркальное противопоставление этого извращения, самого пагубного из порождений Наследника, и древнейшего, величайшего храма войны Центурии Ординатус, того, что носил имя родного мира культа Машины.
Вот только…
Тей знал, что цепляется за надежду, что он неправ. Что ничто из этого не имеет значения. Он чувствовал, как эта вероятность исчезает из его мыслительных процессов, как вода, утекающая меж пальцев, и каждая новая догадка и наблюдение ослабляют надежду.
Но она еще держалась. Оставалось место для надежды — и для сомнения.
Тея послали на Ашек не для того, чтобы он отчитывался о надеждах и сомнениях.
Мыслительный процесс, запертый в скважине, которую загрузка архимагоса создала в его разуме, по-прежнему ныл и гудел, словно зуд глубоко в костях или глубокий хруст сустава.
Тей должен был знать.
Через миг он пришел в себя, стоя во тьме между гусениц Наследного Короля.
Он должен был знать.
Тей пробудил свои ноэтические системы и послал команду, которая разошлась по манифольду кладбища. Он хотел, чтобы его сервочерепа вернулись и присоединились к нему. Где-то в громадной махине Наследного Короля должно быть место, через которое он может проникнуть внутрь.
Он пошел сквозь сумрак. Широкие стопы Бочонка вздымали пыль следом, оставляя позади след из зависших в воздухе облаков.
XIX
Большую часть долгого пути по помещениям и коридорам Наследного Короля Галхолин Тей провел в созерцании. Самые поверхностные слои сознания наблюдали за окружающим пространством, управляли ногами и поворачивали голову, регулировали чувствительность глаз, отдавали приказы сервочерепам. Информация от них постепенно просачивалась в его медитацию, как и следовало. В мыслях магоса величаво кружились схемы и шаблоны конструкций, а темные оттенки воспоминаний и загрузок смешивались с более яркими формами и отрывались от них, и формы эти были текущими наблюдениями его черепов, которые порхали и парили вокруг хозяина.