Досадуя на то, что Филипп на нее не похож, Шанталь Гренье переносила на малютку Роже обожание, перераставшее в слабоумие. Она получала значительные проценты с завода по производству молочной муки, и ей пришла мысль организовать конкурс на самого красивого младенца, первый приз в котором по всей справедливости должен был получить Роже, ну и вдобавок это непременно активизировало бы продажи. Приз представлял собою сотню коробок молочной муки, а кроме того фотографию лауреата должны были опубликовать в выходящем два раза в месяц бюллетене фирмы. В качестве избирательного участка выбрали большую гостиную на первом этаже, где поставили эстраду для жюри, состоявшего из двух педиатров, санитарки и нескольких бакалейщиков. Поставили еще скамейки для матерей конкурсантов, которых записалось десятка два. Они пришли после обеда, в палящий зной, каждая с тяжелым розовым либо голубым свертком, который орал, зажмуривая глаза и судорожно сжимая кулаки. Младенцев снабдили жирными номерами на табличках, словно перед гонками, Роже получил, разумеется, номер 1, а матери обменивались язвительными улыбками: зависть, ревность, конкуренция достигли кульминации в жгучей ненависти, смертоубийственных позывах. Эти свирепые матроны разместились посреди затхлого запаха конюшни и мочи, распрямляя складки на цветастых платьях.
Ну а затем «Селена» стала свидетельницей сцены из Альфреда Жарри, поставленной Бунюэлем. За краткой речью педиатра последовало выступление фабриканта, расхваливавшего состав детской муки, после чего наконец открылись дебаты: в неописуемой суматохе раздетых конкурсантов измеряли и взвешивали. Прения были такими же жаркими, как и воздух, и когда удача сопутствовала тому или иному конкурсанту, матери бросали друг другу колкости, которые вскоре превращались в оскорбления.
— Тише, дамы! — визжал главный бакалейщик в рыгавший и скрипевший микрофон. — Дамы, тише!
Никто уже не слышал друг друга, и, словно охваченные соревновательным духом, вопящие младенцы опорожнились все одновременно — уж к этим-то покакушкам кюре из Арса никакого отношения не имел. Председатель жюри во всю глотку орал в микрофон:
— Я очень рад… очень рад… рад объявить, что… номер 6… мер 6… получил приз самого красивого младенца… младенца… денца… щедро…
Шанталь Гренье побледнела еще сильнее обычного. Разумеется, произошло какое-то недоразумение. Но в этом аду кромешном ей некогда было задуматься. Тогда как раз были в моде заостренные туфли — вот они-то и пошли в ход, нанося резкие удары.
— Тише, дамы, прошу вас!
В мать лауреата, поднявшую над головой номер 6, словно чемпион — кубок, запустили карающую соску, а председатель жюри упал в обморок. Номер 8 вышел из схватки с большой шишкой на лбу, номер 3 — с расквашенным носом, а Шанталь Гренье, с отдавленными пальцами на ногах, вышла из комнаты, унося номер 1, посиневший от злости. Пока побежденные с воплями расходились, люстра, раскачанная таким столпотворением, оторвалась и рухнула с грохотом взорвавшейся бомбы посреди гостиной. Люстра, к сожалению, никого не поранила, лишь разметав по всей комнате радужные снопы хрустальных слез. Она была в стиле Людовика XIV и куплена на распродаже в очень престижном мебельном магазине.
Некоторое время спустя номер 6, которого звали Марсель Сюке и который жил недалеко от «Селены», был выловлен в черных водах Марны. Его голову окружал ореолом толстый венчик коричневато-серой пены и мокрой листвы, длинные травы мягко оплетали своими изумрудными узами его стеклянистобелое тело — цвета лунного камня. Следствие выявило, что его задушила подушкой рассерженная служанка, поскольку он упорно отказывался от превосходной молочной муки. Мадам Сюке, все еще обремененная запасом из 86 коробок, подумывала сбыть их бакалейщику по оптовой цене.
Хотя маленький братишка Филиппа Гренье был безобразен, сам он, напротив, был очень хорошенький — лакомый кусочек для извращенца. Мать Филиппа появилась на террасе, где он тренировался косить глазами и свистеть, что не так-то просто, особенно если стараться делать это одновременно.
— Скоро у тебя будет сад намного красивее, — сказала она сыну.
В самом деле, колоссально нажившись на черном рынке и других ловких махинациях с маслом-яйцами-сырами, Гренье с самого начала считали свое пребывание на вилле временным. В 1948 году они приступили к строительству здания, которое представляли себе огромным, пышным, с обилием мрамора, дороговатого для бывшего мясника. Два года спустя они переехали на эту виллу, напоминавшую гробницу сатрапа, построенную кретином, где бело-золотая мебель нашла для себя подходящую обстановку.