Жаку Гренье не посчастливилось долго ею наслаждаться. Проводя воскресенья на охоте, он любил стрелять во все, что движется, во все живое, чаще всего бросая смертельно раненых зверей, которые заползали в какие-нибудь заросли, чтобы там издохнуть, или падали в Марну. Он не только с радостью убивал и калечил под благовидным предлогом оздоровления лесной фауны, но и чувствовал удовлетворение от принадлежности к традиционному братству тех, кто олицетворял в его глазах силу.
От этих людей воняло кожей и мокрой шерстью, они говорили грубыми голосами и устраивали варварские пирушки, на которых дичь плавала в черных соусах, а резкие специи перебивали вкус требухи. Как всякий охотник Жак Гренье ненавидел кошек, не вынося их конкуренции. И, как все ему подобные, он и здесь не испытывал недостатка в извращенных аргументах. Так, если, сидя за рулем своего огромного «мерседеса», он замечал кошку, мчавшуюся вдоль дороги или перебегавшую ее, он прибавлял газу и, ловко управляя машиной, раздавливал гадину, что доставляло ему безмерное удовольствие. Но вот как-то вечером, когда, заметив в свете фар большого рыжего кота, он попытался на него наехать, несшийся навстречу грузовик столкнулся лоб в лоб с «мерседесом» Жака Гренье. После слишком уж быстрой смерти его соскребали ложкой, а тем временем большой рыжий кот уже благополучно вернулся на охоту — редкий пример имманентной справедливости.
Поскольку виновником аварии был муж, Шанталь Гренье пришлось оплатить больничные расходы одного из водителей грузовика и ремонт машины, а это оказалось не абы что. Филиппу же смерть отца вовсе не помешала свистеть, одновременно кося глазами, чему он наконец научился, оглашая эхом шикарное жилище, которое однажды должен был унаследовать.
Жан Бертен забыл о том, что он рогоносец, и о муках 1944 года. Он принимал свою жену такой, какова она есть, даже после того как она стала красить волосы в черный цвет со сливовым отливом, оставляя на макушке порыжевшую оголенную проплешину. Стремясь к благоразумию, Жан Бертен подумывал удалиться от дел, даже если пришлось бы провести остаток дней среди полинявших пьеро и терзаемых сонатин. Он решил окончательно поселиться в своем старом пуатвинском доме, избавившись от особнячка в Сен-Манде и ликеровой фабрики. Он продал предприятие и рецепт «Эсмеральдины» холдингу, производившему итальянские аперитивы и возглавляемому женевским кальвинистом, по мнению которого любой алкоголь пылал адскими литерами. Несмотря на хорошую выручку, качество продукта существенно снизилось.
После отъезда Гренье Жан Бертен, больше не желая сдавать жилье, собирался избавиться и от «Селены» и, даже не успев предпринять шаги в этом направлении, получил от агентства «Домус и компания» неожиданное предложение британского покупателя.
Когда в сентябре 1944 года английская дипломатическая миссия отправила Джеймса Маршалла Уилтона на пару дней в Париж, молодой человек воспользовался свободным днем, чтобы прогуляться вдоль Марны. Река показалась ему угрюмой и прекрасной, суровой и чарующей, темной под белым небом позднего лета — безжалостным Гераклитовым потоком, который проходит мимо и исчезает навсегда. Джеймс Маршалл Уилтон рассеянно бродил между виллами с закрытыми окнами, как вдруг у него развязался шнурок. Он наклонился, чтобы привести его в порядок, и, распрямившись, уперся взглядом в фасад «Селены». Молодому человеку приглянулись изящные неоклассические колонны, прекрасные пропорции кровли, розовые кирпичные дымоходы, оттененные черным железом. Этот фасад обладал сходством с лицом. Джеймс Маршалл Уилтон вспомнил о нем, так как всегда был склонен надолго влюбляться в вещи.
Джеймс Маршалл Уилтон родился в Лондоне в 1913 году. Его мать, дочь шотландского лаэрда, собственница крупных поместий и прядильных фабрик, умерла при родах. Отец Джеймса, полковник Индийской армии, который с материнской стороны унаследовал золотой рудник и многочисленные стада в Бразилии, повторно так и не женился. Ребенок учился в закрытой Олденхэмской школе и очень редко видел полковника, и когда во время увольнения, проведенного в Южной Америке, тот был обнаружен мертвым после разрыва аневризмы в гостинице Рио, не соответствовавшей по степени своего беспутства его общественному статусу, Джеймс не очень-то огорчился. Затем он продолжил обучение в Магдаленском колледже Оксфорда, где, пользуясь редкостной привилегией — быть очень богатым и не иметь при этом семьи, решил посвятить себя египтологии. После краткого перерыва на военную службу Джеймс Маршалл Уилтон поступил в Гриффитский институт Музея Ашмолин, чтобы заняться, в частности, древнеегипетскими надписями. Время от времени он мысленно возвращался в Париж, к Сене, на берега Марны и к фасаду виллы, в которую так внезапно влюбился. В 1951 году он навел справки с целью возможной покупки, слегка удивившись, что не встретил ни малейшего отпора — напротив, момент для приобретения оказался удачным. Судьба часто бывала к нему благосклонна, пусть и не во всем.