– Откровенно говоря, я не была уверена, что тебе стоит сюда приходить, – призналась женщина, не отводя внимательного взгляда от его лица.
– Почему? – Внезапно Дин почувствовал неуверенность.
– Боялась, что ты окажешься одним из тех невыносимо скучных снобов, которые только и знают, что долдонить о том, сколько у них денег и прочего добра. – Она погладила хохолок на его макушке, а потом нежно пробежалась пальцами по его волосам. – Я рада, что ты не такой.
– Я тоже. – Дин, в свою очередь, положил ладонь на ее изящную шею и приблизил лицо женщины к своему.
Этот момент был неизбежен. Он стал неизбежен в тот самый момент, когда они увидели друг друга на пляже. Именно за этим он приехал сюда. Именно этого он хотел. И Кэролайн – тоже. Он прочитал это в бархатной глубине ее серых глаз.
И они поцеловались. Дин прильнул к ее шелковым губам, вбирая их в себя и желая, чтобы поцелуй длился вечность. Ему казалось, что его затягивает в одну из ее картин – обжигающе жарких и неистовых, естественных, как сама природа.
В какой-то момент Кэролайн извернулась и легла поперек его колен, не прервав при этом поцелуя. Ее тело было готово к его прикосновениям, и ладони Дина пробежали по нему, лаская округлости грудей, поглаживая бедра и ноги. Каждая мышца Кэролайн пришла в движение. Ее ягодицы прижимались к его набухшему естеству, и это было самой сладкой пыткой.
Она потерлась носом о его ухо, а затем, высунув язычок, лизнула его мочку, от чего по телу Дина побежали мурашки.
– Я хочу раздеть тебя, Дин, – прошептала она.
«Боже правый!» – мелькнуло у него в голове. Он слышал, что художники не страдают от ненужных комплексов, но подобная откровенность все же ошеломила его. Он попытался представить себе, что нечто подобное сказала бы Бэбс, но даже под хмельком она не была способна на такое.
– Я хочу видеть твое тело.
Все, что было дальше, казалось ему сном. Дин стоял неподвижно, а она снимала с него одежду – вещь за вещью. От прикосновения пальцев Кэролайн к его коже тело Дина вздрагивало, и по нему пробегали сладкие судороги, чего никогда не случалось прежде. Он помнил яркую искорку, которая вспыхнула в ее глазах, когда она увидела, насколько он ее хочет. В его ушах звучал негромкий голос Кэролайн, говоривший ему, что нет ничего прекраснее мужского тела. Ее собственная одежда исчезла словно по мановению волшебной палочки, и Дин впервые в жизни понял, что на свете также нет ничего прекраснее, чем тело женщины – с крепкой грудью, стройной талией и широкими бедрами, предназначенными, чтобы баюкать мужчину.
А затем он, жарко обнимая ее, пробовал на вкус твердые соски ее грудей, страстно любил. Кэролайн содрогалась в его объятиях, изгибала спину дугой и обвивала его талию ногами, заставляя поскорее войти в нее. Между ними не осталось ни следа стыдливости – один только жар желания, смерчем увлекавший обоих в беспамятство страсти.
Через некоторое время сознание Дина стало медленно всплывать из глубин забытья, и он понял, что еще никогда в жизни не был так любим и не отдавал себя настолько самозабвенно. Удивительная женщина, которую сейчас он сжимал в объятиях, проникла в его душу и вызвала в ней такую бурю чувств, которую он сам от себя не ожидал.
К тому времени, когда Дин наконец заставил себя проститься с Кэролайн, было уже поздно. Очутившись дома посредине ночи, он неторопливо и нежно занимался любовью с Бэбс. Его тело словно просило у нее прощения за измену и в то же время знало, что это будет повторяться вновь и вновь.
С тех пор Дин и Кэролайн встречались так часто, как только могли. Иногда им удавалось украсть час, иногда – два, а временами – даже целый вечер. Это означало, что он был вынужден врать, придумывать вымышленные «деловые встречи» и изобретать оправдания для своих поздних возвращений домой. Чаще всего он использовал в качестве предлога Лейна Кэнфилда, то говоря, что отправляется к нему, то заявляя, что у них назначена встреча в городе. Дин полагал, что их давняя дружба является достаточной гарантией того, что у Бэбс не возникнет никаких подозрений. Иногда в качестве прикрытия он выдумывал мифических конезаводчиков, с которыми ему необходимо было встретиться, чтобы посмотреть на новых «арабов».
Дин всячески отгонял от себя мысли о своем двойном существовании. С одной стороны – верный и любящий муж, живущий безупречной во всех отношениях жизнью, с другой – ненасытный любовник, наслаждающийся каждой секундой, проведенной с другой женщиной. Не раз и не два он задумывался о том, сколько все это может продолжаться, и никогда не находил ответа. Он жил только сегодняшним днем, и все остальное для него не имело ни малейшего значения.
Находясь с Кэролайн, Дин впервые почувствовал, что значит быть самим собой – раскрепощенным в постели, уверенным в том, что ничем не шокирует и не оскорбляет женщину, могущим без ограничений говорить вслух обо всем, что его волнует, и при этом быть понятым.
Он поведал Кэролайн о своей мечте превратить когда-нибудь Ривер-Бенд в самый знаменитый конный завод по выращиванию «арабов» и оставить позади легендарные «Крэббет Парк Стэд» в Англии и Янув-Подляски в Польше. Дин признался ей, как тяжело ему работать в отцовской компании. Желая сделать отцу приятное, он просиживал там целыми днями и в то же время понимал, что просто не способен управлять корпорацией с многомиллионным оборотом.
– Напрасно он заставляет тебя идти по его стопам, – как всегда категорично заявила Кэролайн. – Этого не может сделать никто, и ты – в том числе. Ведь ты – другой, и его путь никогда не станет твоим. Скажи ему об этом. Заставь его понять, чего хочется тебе самому. Если компания превратилась в смысл его жизни, это не значит, что ты должен относиться к ней точно так же. Наверное, ему будет не очень приятно услышать все это, но что поделать! Он должен уважать тебя за то, что у тебя есть собственная позиция и что, прежде чем прийти к такому решению, ты попробовал и взвесил все «за» и «против».
Хотя Дин понимал правоту ее слов, ему было страшно сделать такой решительный шаг. Кэролайн никогда не встречалась с Р.-Д. Она никогда не слышала, как он брал чье-либо мнение, раздирал его на кусочки и перекраивал на свой лад, в результате чего получались прямо противоположные выводы. И все же как-то раз он сел рядом с отцом и рассказал ему о своем желании уделять больше времени выращиванию лошадей, объяснив это тем, что хочет хотя бы немного облегчить лежащее на нем бремя. Как ни странно, Р.-Д. согласился с его доводами практически немедленно. Если ему удастся доказать свои силы на ниве селекции лошадей, подумалось Дину, возможно, отец более терпимо воспримет его идею оставить работу в компании.
Внезапно жизнь показалась ему куда лучезарнее. Может, она и не была легка, но, по крайней мере, жить было интересно. Казалось, все, что ни возьми, так и идет к нему в руки: Кэролайн, лошади – все.
Фальшиво насвистывая мелодию, услышанную в машине по радио на пути домой, Р.-Д. прошел по паркетному полу гостиной, на секунду задержался в арке простенка, чтобы сделать некое подобие антраша,[4] и подошел к лестнице. Помедлив, он задрал голову и прокричал:
– Бэбс, девочка, я готов отправиться на танцы. А ты?
В ожидании он снова начал насвистывать, но через несколько секунд, когда ответа не последовало, склонил голову набок и стал прислушиваться. Сверху не доносилось ни звука.
– Бэбс! – снова окликнул Р.-Д. и принялся взбираться по ступенькам. Это было не похоже на его невестку – опаздывать на вечеринку, тем более когда ожидалось знаменитое техасское барбекю.
Поднявшись на второй этаж, Р.-Д. подошел к двери в спальню Дина и Бэбс. Из комнаты доносились негромкие звуки. Было похоже на то, что Бэбс всхлипывает. Коротко постучав, он приоткрыл дверь. Она стояла у окна, повернувшись к нему спиной, и была одета под мексиканскую крестьянку: в яркие кофту и юбку, с кружевной шалью на плечах.
4
В балете: легкий прыжок вверх, во время которого ноги танцующего быстро касаются одна другой.