Первый бал должен был стать важнейшим событием ее жизни. Она выходила в свет, и отец по традиции должен был танцевать с ней ее первый вальс. Не могла же Эбби заявиться туда в одиночестве! Это было не принято. Впереди ее ожидало еще множество различных приемов и балов, так почему же ему вздумалось пропустить именно этот – самый важный!
Мать всячески утешала Эбби, уверяя ее в том, что место отца с удовольствием займет кто угодно из его друзей. Лейн Кэнфилд, правда, находился в отъезде, зато под рукой были и Кайл Макдоннел, и Гомер. Однако Эбби продолжала бушевать. Она кричала, что если на ее первом балу не будет отца, не пойдет туда и она сама.
Вскочив на одного из «арабов», девушка пустила его галопом по пожелтевшим лугам и высохшим рисовым полям соседней фермы, вдоль берега реки Брасос, сделав широкий круг, прежде чем снова очутиться в Ривер-Бенде. У конюшни ее уже ждал Бен. Он оглядел взмыленную кобылу и наградил Эбби неодобрительным взглядом.
– Мне нужно ее остудить.
– Займемся этим вместе, и ты заодно расскажешь мне, что все это значит.
Во время бешеной скачки ее гнев немного выветрился, однако обида и боль все еще не притупились. Как обычно, Эбби решила излить их на Бена.
– Я сказала маме, что не пойду на бал. В конце концов, на дворе – тысяча девятьсот семьдесят первый год. Кого волнует вся эта устаревшая дребедень – первый бал, первый вальс…
– По-моему, тебя.
Ей страшно хотелось сказать Бену, что это не так, заявить, что она современная, эмансипированная девушка, а весь этот выгул невест перед избранным обществом Хьюстона напоминает невольничий аукцион и является унизительным. Однако если помпезность, обычно сопровождавшая бал, действительно могла показаться глупой, он все равно должен был стать ее звездным часом, когда взоры всех будут обращены на нее.
– Я не хочу, чтобы меня представлял какой-нибудь папин или мамин друг, – с нажимом заявила Эбби, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Вот если бы был жив дедушка… Но он умер. Ты понимаешь, Бен, я вообще не хочу, чтобы меня кто-нибудь представлял! Или же это должен быть кто-нибудь… – Ей хотелось сказать: «…Вроде моего отца», – но, взглянув на Бена, она закончила: – вроде тебя. – Этот человек должен знать и любить ее, находиться рядом каждый раз, когда ей плохо. Кто-то, кто дорог ей самой. – Ты умеешь танцевать вальс, Бен?
– Я? – У Бена был такой изумленный вид, что Эбби невольно рассмеялась.
– Да, ты. Сможешь представить меня на моем первом балу?
– Я? – снова повторил он. – Но ведь я всего лишь… – Бен махнул ладонью в сторону конюшен, но девушка поймала его руку.
– Ты единственный мужчина, кроме папы, с которым я соглашусь прийти на бал.
Бен посмотрел на ее руку, которой она держала его запястье, и Эбби заметила слезы, появившиеся в его глазах.
– Для меня это была бы огромная честь.
Голос Бена дрожал от нахлынувших на него чувств. Эбби очень редко видела его таким. Затем он потряс головой, словно собираясь отказаться.
– Тут ведь нет ничего сложного, Бен, – быстро заговорила она. – Все, что от тебя требуется, – это выйти вместе со мной и постоять рядом, пока ведущий будет меня представлять и рассказывать о моих предках-конфедератах. А потом мы станцуем первый вальс – вот и все. Надо только взять для тебя напрокат черный смокинг, белый галстук и… перчатки. Ты такой красивый! А мы про тебя будем всем говорить, что ты – наш любимый родственник из Европы. Да они от одного твоего акцента с ума сойдут! – Бен снова замотал головой, и Эбби усилила натиск: – Прошу тебя, Бен! Ну хотя бы на репетицию со мной сходи. Тебе там все объяснят.
– Я не танцевал вальс с тех пор, как был мальчишкой.
– Так давай проверим, насколько ты заржавел. – Не выпуская уздечки своей кобылы, Эбби положила его ладонь себе на талию и подняла вторую руку. – Готов? Раз-два-три, раз-два-три. – Девушка напевала мелодию, и они начали кружиться – сначала напряженно, а потом – все более и более свободно. – Вот видишь, Бен, это все равно, что верховая езда, – никогда не разучишься.
Так они и танцевали во дворе конюшни, а усталая кобыла покорно следовала за ними.
На балу Конфедерации Эбби появилась в пышном платье из белого атласа, какие носили до войны между Севером и Югом, сшитом у Ив Сен-Лорана, с забранными наверх волосами. Она приехала в запряженной лошадьми коляске, и встречал ее один из организаторов бала в полном облачении военачальника времен Конфедерации. Рядом с Эбби величаво выступал Бен. Черный смокинг, белые перчатки и галстук полностью преобразили его. Он возвышался рядом, когда девушку представляли, после чего она под громкие овации сделала «реверанс желтой розы». После того, как все дебютантки были представлены, Эбби и Бен танцевали «Вальс Теннесси» – до тех пор, пока не появился более молодой сопровождающий Эбби – Кристофер Этвелл. Юноша перехватил ее прямо в танце и приколол к рукаву девушки маленький букетик. Согласно традиции это означало, что он принимает на себя обязанности по ее дальнейшей опеке.
Пусть ее отец и не присутствовал на этом событии, Эбби все равно отчетливо запомнила каждую его деталь. Хотя бы потому, что Бен, несмотря на всю неловкость, которую испытывал, мужественно прошел ради нее через это испытание.
Когда после недельного отсутствия наконец вернулся отец, Эбби уже не замечала глубокой меланхолии, во власти которой он находился. Ее закружил вихрь вечеринок, приемов и званых ужинов, последовавших за первым балом. Только теперь, когда отца уже не стало, Эбби задним числом поняла, что он действительно выглядел так, словно потерял самого любимого человека.
Она отчетливо помнила его тяжелое молчание, рассеянный взгляд, неизбывную тоску в глазах. Почувствовав влагу на губах, Эбби облизнула их и ощутила соленый вкус слез. Ее слез. Неудержимым потоком они струились по щекам.
Неудивительно, что она никогда не была его любимой дочерью.
Ни один родитель, как бы он ни старался, не может одинаково сильно любить двух своих детей. Один из них обязательно будет любимчиком. На ее долю такого счастья не выпало. Ясно, что ему всегда была дороже Рейчел – дочь женщины, которую он любил столько лет. И все это время отец делал вид, что она, Эбби, у него – единственная, а она все время пыталась понять, что же в ней не так. Иначе он любил бы ее. Уязвленная и рассерженная таким чудовищным обманом, Эбби впилась ногтями одной руки в ладонь другой. Чтобы избавиться от душевной боли, она нуждалась в физической.
Позади нее открылась дверь в кабинет. Эбби выпрямилась и широко открыла глаза, пытаясь остановить по-прежнему лившиеся из них слезы.
– Мама попросила, чтобы я разыскал тебя.
Услышав спокойный голос Бена Яблонского, Эбби расслабилась. Перед ним было необязательно таиться.
– Бен, ты знал о женщине и о ребенке, которые были у отца в Калифорнии?
Прежде чем он ответил, последовала долгая пауза.
– Слышал какие-то пересуды…
– Это были не просто пересуды. Это правда. – И она буквально излила на него всю эту трагичную историю, не забыв дополнить ее собственными выводами. – Почему? – Она почувствовала, как его тяжелая ладонь легла ей на плечо. – Почему он не мог любить и меня?
– Ш-ш-ш, детка. – Бен взял девушку в свои медвежьи объятия и стал успокаивать ее на польском.
Эбби прижалась к его плечу и сжала руки в кулачки.
– Я ненавижу его за то, что он сделал. Ненавижу!
– Нет, ты не ненавидишь его. – Бен ласково погладил ее по волосам. – Ты любишь его, вот почему тебе так больно.
Слезы вновь потекли по щекам Эбби. На сей раз она оплакивала себя.
9
Очертания небоскребов в центре Хьюстона парили над плоским, как и весь остальной Техас, городом. Прожив всю жизнь в Лос-Анджелесе, Рейчел полагала, что Хьюстон едва ли сможет ее удивить. По ее мнению, центры всех крупных американских городов были похожи, как близнецы: скопище небоскребов, между которыми, словно вода в каньоне, бегут потоки пешеходов и машин. Мало кто появлялся в этом бетонном аду по собственной воле, разве что возникала какая-то неотложная необходимость.