«Что тебе до них!» - думала я. Но не могла не заметить, что он следит за компанией. Мне не понравилось даже его имя, довольно обычное имя Бела. Для меня оно ничего не значило. У меня всегда сильная реакция на имена, мне они нравятся, или я их ненавижу. Это - необоснованное, незамутненное чувство. Но именно такие чувства определяют наше отношение к миру, нашу любовь и ненависть. Я не могла уделить ему много внимания, потому что моим вниманием полностью завладела его мать. Рассказала мне всю свою жизнь без приглашения. История была одним длинным каталогом жалоб, визгом обвинений в адрес властей земных и небесных, в адрес мужчин и женшин, родственников и любовников, детей и мужей. Обвинения изливались ровным спокойным голосом, гладкими закругленными фразами, словно она декламировала текст, который знала наизусть. Ее все обманывали, все были против нее, и, в конце концов, все ее бросили - вот что, во всяком случае, я поняла из ее филиппик. Время от времени я вздрагивала: такое чувство, словно к тебе обращается сомнамбула. Потом, без паузы, она перешла к теме Лайоша. Она говорила цинично и самоуверенно, мне нравились ее манеры. Для меня было унижением думать, что Лайошу понадобилась такого рода сообщница, чтобы приехать ко мне, что у этой особы была некая должность. Я стояла с подарком Лайоша, сиреневой шелковой шалью, в руках.
- Мы с вами не знакомы, - сказала я. - Наверное, нам не нужно разговаривать на эти темы.
- О, - ответила она спокойно, довольно равнодушная к моему беспокойству. - У нас будет много времени, чтобы об этом поговорить. Мы с вами познакомися поближе, дорогая Эстер.
Она закурила и выдула длинную струйку дыма, смотрела на меня севозь облако дыма так уверенно, что, казалось, она уже всё устроила. Всё уже решено: ей известно что-то, о чем я не знаю, и мне не остается ничего иного, кроме как сдаться.
13
Мне следует написать здесь о трех разговорах.
Именно столько разговоров произошло в тот день. Ева первая подошла к моей двери, за нею следовал Лайош, а замыкал шествие «приглашенный по долгу службы» Эндре. После обеда гости рассеялись. Лайош прилег вздремнуть, так естественно, словно он у себя дома и не хочет изменять своим домашним привычкам. Габор поехал с незнакомцами посмотреть церковь по соседству и местные руины, вернулись они только в сумерках. А Ева пришла ко мне в комнату сразу после обеда. Я стояла с ней у окна, держала ее лицо в своих руках и долго в него всматривалась. Она неотрывно смотрела на меня в ответ своими ясными голубыми глазами.
- Эстер, ты должна нам помочь, - в конце концов, сказала Ева. - Только ты можешь нам помочь.
У нее был нежный мелодичный голос, словно у школьницы. Она протянула руку к моему плечу, я обняла ее, но потом почувствовала, что вся эта сцена как-то слишком сентиментальна, я была рада, когда она мягко отстранилась, отошла к серванту, закурила, слегка закашлялась, и, словно пытаясь выйти из неловкой, несколько ложной ситуации, начала изучать безделушки и фотографии в рамках, украшавшие гладкую поверхность. Эта полка, верхняя часть серванта, была для меня священным местом, как для китайца - домашнее святилище, где он кланяется и почитает предков. Все, кого я любила и кто был мне дорог, стояли здесь в длинный ряд, все они смотрели на меня. Я подошла к Еве и наблюдала за движением ее глаз.
- Это мама, - сказала она тихо, но с явной радостью. - Какая красивая. Она здесь, должно быть, моложе, чем я сейчас.
Восемнадцатилетняя Вильма смотрела на нас, немного пухленькая, по моде того времени в белых кружевах и высоких черных ботинках, вьющиеся волосы распущены, закреплены гребнем над ее лбом, в руках - цветы и веер. Фотографию, должно быть, сделали по случаю, потому что на ней был налет застенчивости и неестественности. Только темные пытливые глаза выдавали будущую гневную страстную Вильму.
- Ты ее помнишь? - спросила я, зная, что голос мой звучит не очень уверенно.
- Смутно, - ответила Ева. - Кто-то приходит в мою комнату во тьме и склоняется надо мной со знакомым теплым ароматом. Вот всё, что я помню. Мне было три года, когда она умерла.