- К чему это всё? - спросила я. - Какая разница, верю ли я, сознаюсь ли в содеянном или отказываюсь признать вину?
Мой голос звучал так странно, словно я слышала его из соседней комнаты.
- Вот поэтому я и приехал, - сказал Лайош еще тише, потому что в комнате стемнело и мы инстинктивно начали говорить тише, словно всё - все предметы в комнате, всё, что мы должны были сказать - исчезло вместе со светом.
- Я хочу, чтобы ты знала, - продолжил Лайош, - что люди не могут сделать так, чтобы что-то закончилось, просто силой своего желания, чтобы это закончилось, нельзя прекратить что-то прежде, чем оно закончится в свой черед. Это невозможно! - Лайош и довольно рассмеялся. Казалось, он сейчас начнет потирать руки, как карточный игрок, к своему великому изумлению узнавший, что выиграл партию, которую выиграть не надеялся. - Ты - часть меня, даже сейчас, когда время и расстояние уничтожили всё, что у нас было общего...Не понимаешь? Ты ответственна за всё, что произошло в моей жизни, так же, как я, мужчина, по-мужски ответственен за тебя, за твою жизнь. Должен был настать день, когда тебе следовало об этом узнать. Ты должна уехать со мной, с нами. Нуну мы заберем с собой. Послушай, Эстер, хотя бы один единственный раз поверь мне. Что мне за выгода говорить тебе что-то кроме правды, я говорю сейчас с последней прямотой...Время сожгло всё, всё, что было в нас фальшивого. Осталась только правда. Осталось только то, что ты - часть меня, даже несмотря на то, что ты убежала, несмотря на то, кем я был и кем являюсь. Да, я считаю, что люди не меняются. Ты - часть меня, даже несмотря на то, что знаешь, что я не изменился, что я - такой же, как был, опасный и ненадежный. Ты не можешь это отрицать. Подними голову, посмотри в мои глаза...Почему ты не хочешь поднять голову? Погоди, я включу свет...Вы так и не провели электричество?...Послушай, уже совсем темно.
Лайош пошел к окну, выглянул, потом закрыл его. Но не включил настольную лампу. Вместо этого начал говорить со мной в темноте.
- Почему ты не смотришь на меня? - спросил Лайош.
Я не ответила, и он продолжил во тьме, голос звучал издалека:
- Если ты так абсолютно уверена, почему бы тебе не посмотреть на меня? У меня нет никакой власти над тобой. У меня нет прав. И всё же ты ничего не можешь мне сделать. Не можешь обвинить меня ни в чем, в чем хотела бы обвинить, но ты должна знать: ты - единственный человек в этом мире, перед которым я ни в чем не виноват. И вот настал тот день, когда я вернулся. Ты по-прежнему веришь в такие слова, как «гордость»? В отношениях людей, которых связала судьба, нет гордости. Ты поедешь с нами. Мы всё устроим. Что будет дальше? Мы будем жить. Может быть, жизнь еще что-то припасла для нас. Мы будем жить спокойно. Мир обо мне забыл. Ты будешь жить со мной, с нами, Другого пути нет, - громко сказал Лайош, раздраженно, словно наконец что-то понял, что-то настолько простое, ясное, как божий день, что ему просто недосуг об этом спорить. - Мне ничего больше от тебя не нужно - просто сейчас, последний раз в жизни, повинуйся закону, который составляет смысл и содержание твоей жизни.
Я уже почти ничего не видела в темноте.
- Понимаешь? - тихо спросил Лайош, приблизившись ко мне. Чувство было такое, словно он говорит со мной из прошлого.
- Да, - ответила я невольно, почти в трансе.
Меня охватило странное оцепенение, схожее с оцепенением сомнамбул, движущихся по своему опасному пути: я понимала всё, что происходит вокруг, полностью осознавала, что я делаю и говорю, четко видела людей, даже те закоулки их душ, которые обычно скрываются под покровом манер и обычаев, но в то же время понимала: всё, что я делаю столь разумно и целеустремленно, в некоторой степени является бессознательным, в некоторой мере это - сон. Я была спокойна, почти благодушна. В душе царила беззаботная легкость. Я действительно в то мгновение поняла что-то из слов Лайоша, что-то более сильное и рациональное, более непреодолимое, чем всё остальное, что-то, выходящее за рамки его обвинений против меня. Конечно же, я не поверила ни одному его слову, но мой скептицизм меня радовал. Пока Лайош говорил, я поняла какую-то простую убедительную правду, которую не могла сформулировать с помощью слов. Конечно, он снова лгал. Я точно не знала, как и в чем он лжет, но он лгал. Может быть, он всегда лгал и лжет даже не в словах и чувствах, ложью может быть само его существо, тот факт, что он, Лайош, не может делать ничего другого, ни сейчас, ни прежде. Вдруг я поняла, что смеюсь, я разразилась смехом, не дразнящим, а искренним, добродушным смехом. Лайош не понял, почему я смеюсь.