4
После полуночи Нуну пришла в мою комнату. В нашем доме до сих пор не было электричества - у мамы не было времени на технические новинки, а после ее смерти мы медлили с этим из-за расходов, так что появления Нуну были несколько театральны. В этот раз она тоже стояла в дверях с мерцающей свечой, седые волосы всклокочены, в ночной сорочке, словно полуночный призрак. "Леди Макбет, - улыбнулась я. - Иди сюда, садись". Я знала, что она заглянет ко мне в эту ночь.
Нуну - член семьи, который "замещает" всех остальных членов семьи в этом доме. Она приехала тридцать лет назад, когда семьи кочевали по миру, словно герои мифов, прибыла из архаичного прошлого, часть генеалогической структуры двоюродных бабушек и внучатых племянниц, всего на несколько недель. Но потом осталась у нас, потому что мы в ней нуждались. А потом оставалась, потому что все остальные в нашей семье умирали раньше нее, так что Нуну оставалась десятилетие за десятилетием, шаг за шагом взбиралась по лестнице семейной иерархии, пока, наконец, не заняла место бабушки, переехала в комнату наверху и унаследовала бабушкину сферу влияния. Потом умерла мама, а потом - Вильма. В один прекрасный день Нуну поняла, что она больше никого не "замещает" - теперь она, новоприбывшая, она, пережиток, стала единственным членом семьи.
Нуну не приходило в голову, что она может сделать столь успешную карьеру. У нее не было амбиций стать мне "матерью", она не притворялась ангелом-хранителем. С годами она становилась всё более молчаливой и чувствительной, столь неумолимо и сдержанно чувствительной, что, казалось, она пережила всё, что предлагала ей жизнь, она была столь безразлична ко всему и бесстрастна, что могла бы сойти за предмет мебели. Лаци как-то сказал, что Нуну словно покрыта лаком, как старый шкаф из орехового дерева. Зимой и летом она одевалась одинаково - в платье из какого-то однотонного материала, не шелк и не тафта, посторонних и даже меня это платье немного удивляло, как лучшее платье на выход. В последние годы она говорила столько, сколько было необходимо, и ни слова больше. Она никогда ничего мне не рассказывала о своей прежней жизни. Я знала, что она хочет разделить со мной каждую мою мысль, каждую заботу, но эта мольба была безмолвной, а когда она что-нибудь говорила, впечатление было такое, словно мы несколько месяцев ругались, ругались жестоко и страстно, из-за какой-то одной темы, а потом она просто поставила окончательную точку коротким предложением. Вот так она говорила, сидя сейчас на моей кровати.
- Ты кому-нибудь показывала кольцо?
Я сидела на кровати и терла виски. Я знала, о чем она думает, и также знала, что она права: мы никогда это не обсуждали, в общем, я, наверное, никогда не показывала ей кольцо, но я знала, что она права в своих подозрениях, что кольцо окажется подделкой. Я предполагала то же самое. Нуну обладала сверхъестественным чутьем на такие вещи. Когда она услышала о кольце? Я задала себе этот вопрос, а потом отмела его прочь, потому что это было абсолютно естественно - Нуну знала обо всём, что касалось дома, семьи, моей личности, моей жизни, всего, что моя покойная сестра прятала в погребе или на чердаке, так что она должна была знать и о кольце. Я почти забыла историю кольца, потому что мне было больно об этом думать. После смерти Вильмы Лайош отдал мне это ювелирное изделие, бабушкино кольцо. Этот среднего размера бриллиант в платиновой оправе был единственным ценным имуществом моей семьи. Я не очень понимаю, как это кольцо осталось в наших руках - отец тоже очень его ценил, относился к нему с суеверным трепетом, очень о нем заботился, хотя не испытывал нехватки в землях и прочих ценных вещах. Бриллиант обладал тем же статусом, что и знаменитые бриллианты из королевских коллекций, "Кохинор", драгоценные камни, которые попадают в каталоги, о рыночной стоимости которых никто не думает и которые существуют лишь для того, чтобы сверкать на официальных юбилеях династий, на пальце главы семьи или на лбу королевы, и вот так мы, четыре поколения нашей семьи, охраняли "кольцо". Я никогда не знала, сколько на самом деле стоит камень. Как бы то ни было, за него можно было бы получить хорошую цену, хоть и ничего королевского, о чем рассказывали семейные предания. От бабушки кольцо перешло маме, а после маминой смерти - Вильме. После смерти Вильмы Лайош вдруг в порыве сентиментальности, в момент наивысшей скорби подарил его мне.