- Почему она на захотела выйти за тебя замуж? - продолжал приставать к нему Лаци.
- Потому что она любила другого.
- Кого? - последовал прямой безжалостный ответ.
- Лайоша.
Потом они замолчали, я услышала шорох спички, один из них закурил. Было так тихо, что я услышала даже, как Тибор задул спичку. Вопрос последовал, как по заказу, словно гром после молнии. Лаци спросил:
- Ты знаешь, что он приезжает сегодня?
- Знаю.
- Чего он хочет?
- Не знаю.
- Он и тебе должен?
- Пусть его, - ответил небрежный голос.- Это было давно. Больше не имеет значения.
- А мне он должен, - с ребяческой гордостью объявил Лаци, словно здесь было чем гордиться. - Он одолжил и папины часы. Просил одолжить их ему на неделю. С тех пор прошло десять лет. Нет, погоди. двенадцать. Он их так и не вернул. А в другой раз он взял полный комплект энциклопедий. Одолжил. Я больше никогда не видел эти энциклопедии. А еще попросил у меня триста крон. Но вот это я ему не дал, - говорил голос с тем же детским самодовольством.
А другой голос. более глубокий и спокойный, даже более ровный, ответил довольно скромно:
- Не такая уж была бы беда, если бы ты дал ему триста крон.
- Ты так думаешь? - спросил Лаци, внезапно устыдившись. Я стояла среди клумб и почти видела румянец на его постаревшем детском лице, видела, как он смущенно улыбается. - Как ты думаешь? Он до сих пор любит Эстер?
Ответа ему пришлось ждать долго. Мне очень хотелось бы самой что-то сказать, но было слишком поздно. Ситуация смехотворная. Я тут стою одна, стала намного старше, окружена цветами в своем саду, как героиня какого-то старомодного стихотворения, в то самое утро, когда ждала от него звонка, звонка от человека, который меня обманул и ограбил, здесь, в том самом доме, где всё это случилось, в доме, где я провела всю свою жизнь, где я хранила письма от Вильмы и Лайоша в комоде рядом с кольцом, которое, как я точно знала, во всяком случае - с прошлой ночи, было подделкой. Вот я стою и театрально подслушиваю театральный разговор, жду ответа на вопрос. единственный вопрос, который меня интересует, и что же? Ответ задерживается. Тибор, добросовестный судья ситуации, тщательно взвешивает свои слова.
- Я не знаю, - говорит он некоторое время спустя. - Не знаю, - повторяет он тише, словно с кем-то спорит. - Обреченная любовь не умирает, - в конце концов, добавляет он.
Потом они еще что-то говорили очень тихо, потом вернулись в дом. Я слышала, что они меня ищут. Положила цветы на бетонную скамейку и пошла в глубь сада, к колодцу, села на скамейку, на которой Лайош двадцать два года назад сделал мне предложение. Я скрестила руки на сердце, завязала на груди вязаную шаль, потому что замерзла, посмотрела на большую дорогу, и вдруг осознала, что не понимаю вопрос Лаци.
6
Когда Лайош впервые появился у нас, а это было очень давно, Лаци очень радостно его приветствовал. Оба они репетировали семейную роль «мужчин с большим будущим». Никто в точности не смог бы сказать, какого именно «будущего» добьются Лайош и Лаци, но если послушать их достаточно долго, оба обещали очень многое. Сходство их характеров - полное отсутстаие какого-либо чувства реальности, склонность к бесплодным мечтаниям, импульсивная тяга к неосознанной лжи - их тянуло друг другу с непреодолимой силой, как любовников. С какой гордостью Лаци представил Лайоша семье! Они даже были похожи: лица обоих светились каким-то романтическим сиянием прошлого века, мне это нравилось в Лаци и превлекло в Лайоше. Некоторое время они даже одевались одинаково. и жители городка постоянно обсуждали их легкомысленно-напыщенные эскапады. Но им всё прощали, потому что они были молоды и очаровательны, и в сущности не делали ничего по-настоящему скандального. Между ними существовало пугающее сходство душ и тел.
Эта дружба, которая даже в их университетские годы отличалась какой-то тревожной близостью, не прекратилась, когда Лайош начал проявлять интерес ко мне: не прекратилась, но как-то странно изменилась. Даже слепой заметил бы, что Лаци просто до смешного ревнует Лайоша, делает всё возможное, чтобы его друг вошел в семью, и в то же время, не одобряя ухаживания Лайоша, вмешивается в наши неловкие мгновения наедине, высмеивает неуверенные знаки нашего растущего взаимного притяжения. Лаци ревновал, но каким-то странным образом - или, возможно, не столь уж и странным - свою ревность он направил исключительно на меня и, кажется, был просто счастлив, когда Лайош женился на Вильме, к ним он относился с величайшей нежностью и был готов пожертвовать всем для их счастья. В семье все знали, что я - любимица Лаци, что называется, любимая мозоль. Потом я даже начала думать, что сопротивление и вражда со стороны Лаци могла сыграть какую-то роль в неверности Лайоша. Но эту гипотезу я не смогла даказать даже себе.