Я никогда не знала, каковы политические взгляды Лайоша. Тибор, у которого я часто об этом спрашивала, пожимал плечами и говорил, что у Лайоша вообще нет никаких политических убеждений, он просто плывет по ветру и хочет быть поближе к власти. Должно быть, эта критика была справедлива, но всё-таки не очень точна. Я подозревала, что Лайош обязан приносить жертвы человечеству и его идеалам, особенно - второе, потому что он всегда предпочитал идеалы реальности, вероятно, потому, что сфера идей казалась менее опасной, идеями было легче поступиться, и когда он думал об «участии» в политике,- ему хотелось всё поставить на карту не столь ради возможных наград, сколь ради истинного волнения участия, пафос участия был чем-то, что он в полной мере переживал и от чего страдал. Мой опыт общения с Лайошем говорит о том, что этот человек начинал со лжи, но потом посреди этой лжи проникался страстью и начинал плакать, потом лгал еще больше, уже - со слезами на глазах, а в конце концов, ко всеобщему изумлению, говорил правду - столь же красноречиво, как до того утверждал обратное... Естественно, этот талант не мешал ему целых десять лет выступать в авангарде приверженцев крайне противоречивых взглядов, и вскоре ему указали на дверь во всех партиях. К счастью, Лаци не последовал за ним по этому пути. Он осавался в «мире интеллекта», продавая принадлежности для рисования и потрепанные учебники из вторых рук, он сжился с этой заплесневелой атмосферой. А Лайош отправился на поиски опасности, «опасностей», которые ему никогда не удавалось преодолеть в полной мере, а нам оставалось думать о нем на расстоянии, об одинокой фигурке, выживающей среди бурь и штормов, всегда неподалеку от того места, куда должна ударить молния.
После смерти Вильмы Лайош исчез с нашего горизонта. Вот тогда я вернулась сюда, в это скромное последнее пристанище. Ничто не ждало меня здесь, просто нужно было где-то преклонить голову и получить несколько сухих крошек. Но для человека, прошедшего сквозь бурю, любой приют - в радость.
7
Этот приют (или так показалось сначала) был более чем ненадежен. После смерти нашего отца исполнители завещания, Тибор и Эндре, тщательно изучили состояние поместья. Эндре, будучи нотариусом, был обязан это сделать по долгу службы. Наше финансовое положение сначала показалось просто невозможным. То немногое, что осталось после последних потрясений - обиженно-пренебрежительных и желчных сделок отца, болезни мамы, лишения прав собственности и смерти Вильмы, выделения капитала, необходимого Лаци для открытия своего дела - всё по каким-то невидимым узким каналам утекло к Лайошу. Когда больше нельзя было прикарманивать деньги. он начал уносить из старого дома вещи под видом «сувениров», любопытство ребенка сочеталось в нем с алчностью коллекционера. Позже я иногда защищала его от нападок Эндре и Тибора, когда те обвиняли его в склонности к грабежу: «В его натуре есть что-то ребяческое. Он любит играть». Эндре резко возражал. С возмущением говорил, что дети играют с моделями кораблей или разноцветными мраморными шариками, а Лайош - «вечный ребенок», который предпочитает играть с банковскими векселями. Эндре об этом умалчивал, но можно было понять намек - эти счета, счета Лайоша, нельзя считать совсем уж чистыми и безобидными игрушками. Действительно, после смерти нашего отца всплыли некие векселя, которые отец, оказывается, выдал Лайошу, хотя я никогда не ставила под сомнение их подлинность. Потом они тоже исчезли, как всё остальное, в водовороте всеобщего крушения.