Речь шла о том, что почти весь учебный год Сергей с Машей мечтали о том времени, когда их родители куда-нибудь уедут – одновременно, и они смогут воспользоваться их отсутствием и совершить на свой страх и риск путешествие на автомобиле. И пока на улице был мороз и шел снег, их мечта казалась далекой и несбыточной. Но вот теперь, когда настало лето и случилось невероятное – Пузыревы улетели на юг, а Горностаевы решили навестить своих родителей и отправились на две недели в деревню Романовку, – мечта приобрела довольно реальные очертания. Но если Сергей был готов пуститься в это рискованное путешествие чуть ли не в первый день отсутствия родителей, то Маша со свойственной ей медлительностью и нерешительностью боялась признаться Горностаеву в том, что внутренне не готова к такому отчаянному поступку. Дело в том, что путешествие обещало быть, во-первых, достаточно долгим, во-вторых, опасным уже по той причине, что за рулем стареньких отцовских «Жигулей» должен был находиться несовершеннолетний Сережа. То есть все зависело от счастливого случая, который позволил бы ребятам благополучно выбраться за пределы Московской кольцевой автодороги, то есть не быть остановленными работниками ГАИ. И если Маша втайне мечтала как раз о том, чтобы их остановили и вернули домой, потому что и представить не могла, что будет с ее родителями, когда те узнают о том, что она решилась на такой безумный поступок, то Серега молил бога, чтобы «пронесло».
Целью путешествия было тихое и живописное место рядом с рекой Гили, где бы ребята разбили палатку и пожили самостоятельно «дикарями», отдыхая от своих «детских» обязанностей перед родителями и всем миром и, конечно, от учебы и холода. Это место, которое они про себя называли «Раем», должно было бы стать ИХ местом, куда бы они могли приезжать и будучи взрослыми. Сергей мечтал оборудовать там тайник, куда можно было бы прятать и палатку, и консервы, и даже мангал. В их планы, помимо младшего брата Маши, Никитки (которого они про себя называли Пузырьком из-за его чрезмерного пристрастия к кока-коле и фанте), входил и лучший друг Горностаева Сашка Дронов. Но так случилось, что родители увезли его в Испанию уже в первый же день летних каникул. Да так неожиданно, что Дронов успел предупредить Горностаева об этом лишь за полчаса до отъезда.
«Извини, друг, – вздохнул Сашка на другом конце трубки, – но мои предки всегда ставят меня перед фактом… Поезжайте втроем, а я буду мысленно с вами». Вот так и случилось, что теперь все зависело лишь от Горностаева да от решительности Маши. Что касалось Пузырька, то он за Сергеем готов был пойти куда угодно и своим отчаянным характером сильно отличался от своей осторожной и правильной сестрицы. И теперь, когда он понял, что Машка засомневалась и что теперь придется приложить немало усилий, чтобы убедить ее в том, что нельзя упускать такую возможность отдохнуть и почувствовать себя взрослыми, ему ничего другого не оставалось, как рассказать обо всем Горностаеву.
– Я не предатель, просто Сергей должен знать, что мы едем с ним вдвоем, что ты не поедешь. И ни над каким маршрутом ты не думала, не сочиняй… Ты сдрейфила, испугалась, признавайся, чего уж там…
Он говорил так нарочно, чтобы Маша разозлилась и сказала, что все это неправда, что она не такая трусиха, какой ее только что выставил ее братец. Но Маша повела себя довольно странно, чем удивила не только Никитку, но и Серегу.
– Я не испугалась, просто перед тем, как выбрать маршрут, надо сесть и подсчитать, сколько на все это потребуется денег, и составить список необходимых вещей. Деньги нам понадобятся на бензин и на тот случай, если мы где-нибудь застрянем и надо будет заплатить тому, кто согласится нас вытащить или привезти домой. Кроме того, наверняка будут и непредвиденные расходы… Вот был бы Сашка, он бы все подсчитал. Мы же как планировали? Сережа отвечает за машину и все, что связано именно с нашим передвижением: а это техническое обеспечение, ремонт и топливо. Я – за кухню и все, что связано с едой. А Саша – за все остальное.
– А я? – удивился Пузырек. – За что должен был отвечать я?
– За напитки, за воду – ее количество, качество и сохранность, – серьезно ответила Маша. – А я не собираюсь взваливать на себя ответственность за все, кроме машины. Вот поэтому я и не стала пока разрабатывать никаких маршрутов и даже мечтать. Мне все это показалось слишком тяжелым…
Говоря так, Маша перевернула лопаточкой румяный омлет прямо на большое блюдо и разделила на три равные части, которые разложила на тарелки.
– К тому же вы забыли, наверно, что за нами попросили присматривать Ларису. Вы подумали о том, под какой удар мы подставим ее, когда она обнаружит наше исчезновение? Ведь о том, чтобы посвятить ее в наши планы, не может быть и речи!
Сергей, молчавший все это время, придвинул к себе тарелку и, покачав головой, сказал:
– Тогда я поеду один. Машина у меня готова, деньги на бензин я копил весь год, тушенку куплю, палатка есть… Вот только одному как-то… – И он, с трудом подавляя в себе желание раскиснуть прямо на глазах у кормившей его Маши, вдруг неожиданно отодвинул от себя тарелку. – Ну ладно, я пошел. Если до вечера не соберетесь, я поеду один. А что касается вашей соседки, то ты же сама, Маша, говорила: люди искусства сильно отличаются от простых смертных. Я бы на вашем месте нашел слова, чтобы убедить ее в том, чтобы она позволила вам поехать со мной. Тем более что со мной она более-менее знакома.
И как бы в подтверждение его слов в общем коридоре послышался звон ключей, довольно громкие шаги и хлопанье соседской двери.
Маша кинулась в прихожую, открыла дверь и замерла, прислушиваясь к доносящимся из ветровской квартиры звукам. Приложив палец к губам, Маша вся обратилась в слух. У Ларисы был гость, мужчина, который довольно громко и бесцеремонно разговаривал с актрисой. Да что там: кричал на нее! Сначала слов было не разобрать: мужчина говорил тише, но словно доставляя каждым своим словом боль женщине.
– Учит роль, – прошептала Маша, в душе восхищаясь тому, насколько творчески и самоотверженно Лариса отдается искусству. Она не забыла слова Сергея о том, в каком виде он встретил соседку на улице.
Но чуть позже Лариса уже рыдала совсем натурально, приговаривая одни и те же слова:
– Это не я, вы меня с кем-то спутали. Я не хочу туда лететь, я там никого не знаю. У меня на носу премьера… На мне двое детей, кто за ними присмотрит?..
Дверь, ведущая в коридор, была открыта, и то, что происходило в квартире Ветровой, могли слышать, кроме Маши, и мальчишки.
– Что-то мне не верится, что она учит роль, – сказал Сергей тихо, продолжая слушать и боясь пропустить хоть слово. – Разве можно так натурально рыдать?
– Вообще-то Лариса – талантливая актриса, она и раньше рыдала… Не знаю, что и сказать… А может, постучать к ней? Она откроет дверь, и если на лице будет улыбка, то сразу станет ясно, что Лариса играет и что ее слезы – искусственные…
И не успели они опомниться, как Маша спокойно подошла к двери соседки и позвонила.
– Лариса! – позвала она актрису по имени, как было принято. – Это я, Маша. Вы не позавтракаете с нами?
Спросила и замерла, ожидая, что будет дальше. И действительно, за дверью все стихло, и несколько минут не было слышно ни звука. После чего все же где-то в глубине квартиры произошло какое-то движение, послышались торопливые шаркающие звуки, и дверь открылась. Красное заплаканное лицо актрисы Ветровой сияло улыбкой:
– А… Это вы, ребята… Вам что-нибудь нужно?
Маша заметила, что Лариса стоит босиком, а на ней красные брюки и желтая домашняя майка. От Ветровой пахло сердечными каплями (Маша хорошо знала этот запах: корвалол Лариса принимала обычно в дни премьер, и на этот случай в Машиной семье всегда хранился пузырек-другой).