Когда рассвет окрасил небо в кроваво-красные тона, она провалилась в сон.
От кошмарного сна ей помогли очнуться привычные звуки возни возле камина. Филиппина проснулась и прислушалась. Франсин? Она приподнялась на локте.
Вернувшаяся к своим обязанностям Альгонда пыталась раздуть угли, однако у нее ничего не получалось. Весь день огонь никто не поддерживал, и теперь в очаге не нашлось ни единого тлеющего уголька.
— Он все равно не загорится! — мягко сказала Филиппина.
Альгонда выпрямилась и с виноватым видом сказала:
— Прости меня, Елена. Я должна была догадаться, что Франсин, которую я почти прогнала из своей комнаты, не придет приготовить тебе постель. Я думала только о себе.
— Иди сюда!
Альгонда поставила на пол ведро с водой, в котором плавали листочки мелисы, и подошла к Филиппине, протянувшей руку ей навстречу.
— Ты измяла свое платье, моя красавица! Скверное дело! — проговорила Альгонда, присаживаясь на край кровати.
Указательным пальцем она провела по выбившемуся из косы завитку. Головной убор затерялся где-то в складках беспорядочно смятого одеяла. Шелковое же платье, которое ее госпожа не захотела снимать, теперь вряд ли поддастся утюжке…
Филиппина пожала плечами.
— О прическе я не беспокоюсь, пара взмахов гребешком — и довольно! Я о другом хотела с тобой поговорить. О Матье. Мне очень жаль, Альгонда. Мне не нужно было… — Лицо Альгонды посветлело.
— Это забыто. Мы помирились. И даже решили пожениться.
Филиппина не скрывала своего удивления.
— Но… Ты…
Глаза Альгонды искрились радостью.
— Когда я вышла во двор, он сидел на ступеньках лестницы. Признаться, ночь показалась мне очень долгой…
И она засмеялась при виде обиженной гримаски на лице у Филиппины.
— Ты успела передумать? Уже слишком поздно, мадемуазель! Он простил меня, а я слишком сильно его люблю, чтобы жить вдали от него.
— Не в этом дело! Наоборот, я очень рада, что вы будете вместе. Просто я надеялась, что ты поможешь мне сделать то, что я задумала…
— Ты о принце Джеме?
— Мы условились встретиться тайно, сегодня днем, и если интуиция меня не обманывает, за этой встречей последуют другие, такие же тайные. Если ты не сможешь сопровождать меня верхом, боюсь, мой старший братец навяжет мне какую-нибудь даму в качестве компаньонки!
Альгонда оперлась спиной о подушку и, обняв Филиппину за плечи, привлекла к себе.
— Я не позволю ни Луи, ни этому чудовищу де Монтуазону помешать тебе видеться с тем, кто покорил твое сердце.
Сердце Филиппины застучало быстрее.
— Но ведь ты уедешь?
— Зачем мне уезжать?
Филиппина с надеждой заглянула ей в глаза.
— Разве ты не хочешь вернуться в Сассенаж?
Сияя от радости, Альгонда отрицательно помотала головой.
— А как же он? — с удивлением спросила Филиппина, кусая губы. Шрамы в любом случае помешают Матье поступить на службу к сиру Дюма…
— Когда мы расставались, он как раз договаривался с местным хлебодаром. В замке столько гостей и придворных, что работы хватает всем, и он с удовольствием возьмет себе помощника. Матье остается. Мы остаемся, Елена.
Филиппина прижалась к ней и вздохнула с облегчением.
Альгонда дала ей время насладиться этой маленькой радостью, а потом сказала более серьезным тоном:
— Я ему все рассказала. О нас с тобой.
Как она и ожидала, Филиппина поморщилась.
— Это было необходимо?
Вопрос прозвучал как упрек.
— Разумеется, нет. Но рано или поздно он бы узнал, а я не хочу больше его обманывать.
Однако Филиппина хотела услышать больше.
— И что он?
Альгонда закрыла глаза. Вопрос их дальнейших отношений с Филиппиной с Матье оказалось уладить сложнее всего.
— А что бы ты сделала на его месте, Елена?
Филиппина довольно долго молчала, прислушиваясь к стуку своего сердца. Ей было так хорошо в объятиях Альгонды!
«Непристойно! Противоестественно! Аморально!» — Аббат Мансье захлебнулся от возмущения, когда на исповеди мадемуазель де Сассенаж призналась ему в своем сладком прегрешении. Это случилось спустя три дня после их первых с Альгондой объятий. На Святой Библии она поклялась больше этого не делать. Филиппина прикусила нижнюю губу. Сколько раз потом она нарушала эту клятву? Она не считала, но во время последующих исповедей, когда священник, откашлявшись, замогильным голосом спрашивал из-за зарешеченного окошечка, совершала ли она… «Ну, вы понимаете, мадемуазель… Это самое… Дитя мое, да или нет?» Филиппина быстро говорила «нет!» и слышала, как он с облегчением вздыхает. Небеса покарают ее, в этом не было сомнений. Однако даже под страхом кары небесной она не смогла бы расстаться с Альгондой. Сможет ли она принести эту жертву теперь, если ее горничная останется в Бати? Как сможет она заснуть, представляя их с Матье в постели за стеной, разделяющей две комнаты? А если не здесь, то где их поселить? Разумеется, не в комнатах верхних этажей. Ни один хлебодар не удостаивался такой чести. Нужно будет открыть правду, хотя перед ее придворными будет неловко признать, что их так долго водили за нос.