Стук копыт смолк, а потом послышался снова, причем более медленный и четкий. Судя по всему, незнакомец приближался к ее укрытию в надежде застать ее врасплох. У подножия бука скрипнули камешки. Филиппина вжалась всем телом в изгиб ствола. Что он с ней сделает? Она ведь ему не враг! Она так ему и скажет! Он показался ей таким эмоциональным, таким…
К дереву явно кто-то шел. И, судя по всему, это был мужчина. Сердце забилось в груди Филиппины, когда она вспомнила, что там, на дороге, она убегала от принца, но в душе все равно желала, чтобы он ее догнал. Не смотреть на него, казаться испуганной, хрупкой и смиренной…
Он поймет, что один его вид так взволновал ее, что она, как и там, на поляне, не может шевельнуть ни рукой, ни ногой…
Низко висящая ветка скользнула в сторону.
— Счастлив вас приветствовать, Елена!
Она вздрогнула. Этот голос… Филибер де Монтуазон! Он склонился в поклоне, а когда выпрямился, то на лице его Филиппина прочла плотоядное удовлетворение. Он прекрасно понимал, что отрезал ей все пути к спасению.
— Я ждал этой минуты много дней и спрашивал себя, когда же вы, дорогая моя, наконец дадите мне шанс!
— Что вы хотите сказать? — пробормотала она, стараясь подавить панику и вцепляясь дрожащими пальцами в кору дерева.
Филибер де Монтуазон широко улыбнулся. С тех пор как он совершенно случайно узнал, что Филиппина в одиночестве совершает конные прогулки по землям своего отца, причем в одно и то же время, то решил за ней следить. Если бы Джем со своими махинациями не помешал ему, он бы овладел ею еще там, на опушке. Вместо этого ему пришлось последовать за Хушангом в надежде его убить, но турок оказался искусным наездником и хитрецом каких мало. Он легко оторвался от преследователя, и де Монтуазону пришлось вернуться. Он стал свидетелем того, как Джем съехал с дороги, ведущей в Бати, и направился в Рошешинар. Обеспокоенный судьбой Филиппины, он решил убедиться, что принц ее не прикончил как нежелательного свидетеля. Очевидно, ничего подобного не случилось. Тем лучше, он сумеет обратить ситуацию себе на пользу…
Он сделал шаг по направлению к девушке. Филиппина замерла в ужасе.
— Вы преступаете пределы приличий, мессир!
— Да неужели? — глумливо спросил он, прижимаясь к ней всем телом.
Она хотела было закричать, но он успел закрыть ей рот ладонью. А второй рукой поймал ее запястья и завел их ей за спину.
— Попалась, моя красавица! И не говори, что тебе не хочется! Я знаю, что твоя горничная больше не в состоянии тебя удовлетворять!
Филиппина попыталась вырваться. Теперь его намерения ей стали ясны. Однако тело ее было зажато, словно в тисках, между стволом дерева и массивным мужским телом. Своей рукой он почти полностью перекрыл ей дыхание. У Филиппины закружилась голова. Она пошатнулась.
Он убрал пальцы, чтобы она смогла вдохнуть.
— Ты принадлежишь мне, Елена де Сассенаж! Разве не этого ты хотела там, в монастырском саду? Ты хотела соблазнить меня и погубить! И не пытайся оправдываться, что это был простой каприз! Сумасшедшее желание, которое ты разожгла во мне, не дает мне спать по ночам!
И с этими словами он обнял ее и уложил меж корней бука, накрыв своим телом.
К Филиппине вернулись силы. Она принялась извиваться и отбиваться, пока он торопливо поднимал ее юбки и раздвигал и без того истерзанные бедра.
— Мой отец вас повесит! Братья изрубят на куски! Помогите! — надрывалась она в надежде, что ее услышит кто-то из замковой челяди.
Филибер де Монтуазон заглушил ее возмущение поцелуем. Заведя ей руки за голову, он проник в нее одним жестким толчком. Глаза Филиппины наполнились слезами боли и ярости. Он остановился, приподнялся и посмотрел ей в глаза.
— Ты будешь наслаждаться мной! Сегодня или завтра, какая разница? Но ты будешь моей, Елена, потому что я стану твоим супругом!
— Никогда!
— Тот, кто бесчестит девушку, должен на ней жениться! Таков обычай. А fortiōri[13], если ты дашь мне наследника, а я, можешь мне поверить, моя прелесть, приложу все усилия, чтобы это случилось!
Вместо ответа она плюнула ему в лицо, а потом, поверженная, отвернулась.
В дверь постучали, и Альгонда подняла глаза от своего вышивания. Носить тридцать фунтов, которые она набрала за время беременности, оказалось очень тяжело. Живот часто болел, поэтому она решила, что лучше будет ограничить себя в движениях. Дни стали казаться длинными, ведь навестить ее приходили лишь Катрин де Бальмонт и Филиппина. Однако Альгонда и не думала жаловаться. Она ведь простая служанка, не так ли? Другую на ее месте заставили бы работать, невзирая на беременность, что не раз заканчивалось гибелью не только ребенка, но и матери. Оставалось только благословлять привязанность к ней Филиппины.