нашего Клода мы совсем забыли о них. Вы поедете со мной? Отныне вы — моя супруга, и аббатисе придется с этим смириться.
— Когда вы желаете выехать?
— Завтра.
Сидония приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза.
— Мы заберем их домой? Вы обещали!
— Я хочу, чтобы они сделали свой выбор. Мне все же не хочется расстраивать преподобную мать, забирая их из аббатства вот так, без предупреждения и особых причин.
Лицо Сидонии омрачилось.
— То зло, которое она причинила Елене, не является для вас веской причиной?
Жак ответил со вздохом:
— Зло — это слишком сильно сказано, и наказание моя дочь заслужила, вы должны это признать.
Щеки Сидонии залил румянец гнева.
— Значит, вы все-таки считаете, что она нарочно стравила между собой этих дворян?
Жак привстал, чтобы поцеловать ее в сжатые от ярости губы. Сам он едва заметно улыбался.
— Не будем ссориться, мое счастье! Я не могу отрицать очевидного. Моя дочь — своенравная девица, которая искусно пользуется своими чарами, чтобы кружить голову поклонникам, и получает удовольствие, глядя, как они изнывают от любви. Поэтому не трудно предположить, что она решила испытать свои силы на тех двоих несчастных…
Сидония на мгновение задумалась над его словами, а потом в смущении опустила голову.
— Похоже, мне придется признать вашу правоту. Вы не сердитесь на меня за то, что я ее защищала?
— Боже правый, конечно нет! — воскликнул барон, прижимая ее к себе.
Сидония потерлась щекой о его подбородок.
— Я очень хочу, чтобы любовь, истинная любовь, которая пришла ко мне, нашла дорогу и к ее сердцу!
— Я дал вам свое слово, моя дорогая, и не нарушу обещания. Елена выйдет замуж за того, кого выберет сама. И ее сестры тоже. Надеюсь только, что у них достаточно хороший вкус, чтобы влюбиться в богатого и знатного кавалера. Я даже знаю двоих-троих таких и готов помочь им с выбором! — со смехом добавил он.
Когда барон вышел, озадаченная Альгонда долго обдумывала его слова, а потом уснула, не в силах сопротивляться непреодолимой усталости, которая в последние несколько недель все чаще на нее наваливалась. Проснулась она от резкого звука: стукнула внутренняя дверь, соединяющая ее комнату с апартаментами Филиппины. Альгонда даже не успела повернуть голову — юная госпожа уже стояла перед ней, заплаканная и скрежещущая зубами от ярости. Филиппина упала на колени, уткнулась лицом в юбку Альгонды и, заикаясь, проговорила:
— Свинья! Палач! Как мне плохо! Плохо и больно! Никогда я за него не выйду! Лучше убить себя! Ненавижу его, ненавижу, ненавижу!
Пальцы девушки комкали шелк платья Альгонды, которая встряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна. Желая успокоить свою госпожу, она легонько провела рукой по ее растрепанным волосам — очевидно, Филиппина не слишком аккуратно сняла с себя головной убор.
— Кто так тебя разгневал? О ком ты говоришь? О сеньоре де Мелле?
Ответом ей было неразборчивое бормотание Филиппины, еще глубже спрятавшей лицо в складках ее платья. Альгонда наклонилась так низко, насколько ей позволял выступающий живот, и приподняла Филиппине подбородок.
— Повтори, прошу тебя, я не услышала.
— Он принудил меня! Этот хряк принудил меня, и сейчас, пока я тут, он уже у моего отца и надеется, что меня теперь отдадут за него!
— Да о ком речь, в конце концов? — переспросила Альгонда, с тревогой всматриваясь в лицо Филиппины.
— Филибер де Монтуазон! — безжизненным голосом произнесла Филиппина.
Альгонда на мгновение потеряла дар мыслить здраво. «Это невозможно! — кричал в ее сознании голос фей. — Пророчество должно сбыться!»
— Рассказывай! — приказала она.
Филиппина не утаила от нее ничего. Альгонда узнала и о неожиданной встрече с турками в лесу, о погоне, о том, как Филибер де Монтуазон осуществил свой давно задуманный, отвратительный и бесчестный план.
— Тот турок знает, кто ты? — спросила Альгонда.
Судя по тому, какими словами Филиппина описывала принца, вопреки не слишком благоприятным обстоятельствам, при которых произошла их первая встреча, он ей очень понравился, причем с первого взгляда. Филибер же де Монтуазон со своими кознями и настойчивостью стал досадным препятствием на пути осуществления предначертанного.
— Господи, какой ужас! — в отчаянии воскликнула Филиппина. — Альгонда, что со мной будет, если отец отдаст меня этому чудовищу?