Филиппина вздрогнула, увидев его суровое лицо, изуродованное шрамом у правого глаза.
— Я такой страшный? — спросил он невесело и обернулся к Жерсанде: — Вы знали про ребенка? Знали?
Жерсанда кивнула. Стоя в повозке, Жанисс нервно хрустел пальцами. Он был счастлив узнать, что у Альгонды родился ребенок, и в то же время боялся, что может потерять свою малиновку.
— Едем скорее, болван ты эдакий! — приказал он Матье и неловко замахал руками, словно это могло придать повозке дополнительную скорость.
— Я готова выслушать все твои упреки, Матье, но позже. Нельзя терять времени! — добавила Жерсанда и снова посмотрела на Филиппину.
— Я виделась со знахаркой Сассенажа, сударыня. Как вы знаете, она обладает даром предвидения. И она дала мне эликсир, который спасет мою дочь.
У Филиппины замерло сердце. Значит, они смогут избавить Альгонду от яда, которым ее отравляют по приказу Филибера де Монтуазона! Но возможно ли это? Чем скорее они переговорят с Жерсандой с глазу на глаз, тем лучшее. Но только не здесь, не при посторонних. Она пустила лошадь рысью, обогнала упряжку и посмотрела на Матье, который снова взял в руки вожжи. Лицо его было бесстрастным. И все же… Пускай его обманом заставили приехать сюда, в Бати, но ведь он — здесь… Сможет ли она, Филиппина, изменить то, что предначертано?
Она вспомнила, как ласково посмотрел на нее Джем, когда они прощались. Она вернулась из часовни вместе с Филибером де Монтуазоном, и вскоре ее брат заговорил о возвращении домой. Воспользовавшись моментом, пока шевалье де Монтуазон что-то шептал на ухо Луи — наверняка поторопился объявить о ее согласии на брак, Джем с самым невинным видом предложил гостье полюбоваться видом, открывающимся с террасы.
— Будьте на опушке завтра, когда солнце встанет в зенит! — шепнул он, а потом подал руку, чтобы проводить ее к брату и поблагодарить их обоих за посещение и приятную беседу.
Когда они садились на лошадей, Луи наклонился к сестре и сказал:
— Рад, что вы наконец-то соблаговолили прислушаться к голосу рассудка. И знайте, я прослежу, чтобы вы не передумали!
— Можете не волноваться. Теперь я знаю, на что вы и мой женишок способны, — холодно ответствовала Филиппина.
Больше за все время пути они не обменялись ни словом.
В этот день Филиппина де Сассенаж поняла, через что пришлось пройти Альгонде. Она больше не ощущала за собой права распоряжаться ее судьбой по собственной прихоти.
— Она ждет тебя, Матье. И твоя дочка тоже, — сказала она с мягкой улыбкой, а потом отвернулась и поскакала к замку.
Глава 23
Полусидя на постели и опершись спиной о подушки — положение, в котором удобно было кормить Элору грудью, — Альгонда растроганно наблюдала за малышкой. Пальцем она легонько пощекотала крошечную ручку новорожденной и невольно залюбовалась ее красивыми тонкими ноготками. Инстинктивно пальцы ребенка сомкнулись вокруг пальца матери с силой, неожиданной для такой крошки. Элора была так мала, что помещалась на согнутой руке матери, и только одна Альгонда ощущала таящуюся в ней силу.
Обе они должны были умереть. Вместе. Альгонда знала, что это дочь вернула ее к жизни и до сих пор поддерживала в ней силы. Руководил ли ею инстинкт самосохранения? Неужели младенец понял, что его выживание зависит от жизни матери? Или это был результат любви и взаимопонимания — настолько сильных, что мать и дочь уже не могли, существовать друг без друга? Колыбель стояла рядом с кроватью Альгонды, но Элору укладывали туда только на ночь. На протяжении дня она лежала на животе матери, поверх ночной сорочки, прижав голову к тому месту под левой грудью, где хорошо прослушивалось биение сердца. Если Альгонда переворачивалась, малышка начинала плакать. Матери приходилось снова укладывать дитя под свою налитую молоком грудь, и Элора тут же успокаивалась.
Кроме Франсин, служанки, приносившей ей еду, и Филиппины, до недавнего времени покидавшей ее комнату только ночью, Альгонду никто не навещал, поэтому у нее было много времени, чтобы обдумать случившееся. Она была уверена, что зелье Марты разбудило в ней остатки яда вивера. Но при рождении дитя было окутано светом, значит, зло, которым гарпия хотела его отметить, его не коснулось. Как не коснулось оно и самой Альгонды. Не было сомнений, что разлучить ее с Элорой после родов было огромной ошибкой, но можно ли было за это осуждать повитуху, желавшую оградить слабенького ребенка от болезни, подтачивавшей здоровье матери? Да и сама Альгонда не стала против этого возражать. Даже после того, как Филиппина заявила, что это эликсир сестры Альбранты исцелил ее, Альгонда продолжала верить — чудо исцеления произошло только потому, что ей вернули ее девочку. И она больше не хотела с ней расставаться. Что до ее нынешнего недомогания, то она до сих пор не находила ему объяснения. Повитуха сказала, что раны ее зажили. Молодая женщина несколько раз в день принимала настоянную на железе воду, которая давно должна была поставить ее на ноги, однако даже встать, чтобы помочиться, она не могла, — такая слабость была во всем теле. О том, чтобы ходить, речи быть не могло, поскольку ноги почти не слушались. Словно бы она сама отказывалась возвращаться к привычной жизни. Выходить из этой комнаты. Видеть Марту. Что она предпримет, узнав, что ее чары не сработали и Альгонда с Элорой не будут ей подчиняться? Убьет обеих? Быть может, именно поэтому Альгонда не торопится поправляться? Она сама не знала ответа на этот вопрос.