— Могу я называть вас Энн?
— Конечно, пожалуйста. Я не против, Гай. Кстати, на конце пишется «н».
В теплом взгляде его глаз, находившихся совсем рядом, промелькнуло удовольствие. Незаметно для брата и сестры, он крепче сжал локоть Энн, наклонив к ней свое тонкое красивое лицо.
— Я постараюсь делать все так, как вам нравится, Энн Фэннер. Энн с «н» на конце.
— Уверена, что вам это удастся, Гай Вормсби.
— В таком случае, — неожиданно громко произнес он, — я буду вашим гидом и вашим защитником от всяких древних ужасов. Думаю, вы настолько будете доверять мне, что согласитесь пойти вместе со мной в Ведьмины пещеры. Нет, пока ничего не говорите и даже не думайте об этом. Прежде всего — завтракать. Согласны?
— Согласна, — ответила Энн совершенно независимо от самой себя, несмотря на неожиданное чувство страха и тревоги, возникшее в ее душе после этих случайных и конечно же несерьезных слов Гая. В то же время вовсе не так уж плохо, если этот высокий, красивый и решительный мужчина будет принимать за нее все решения. Правда, она, может быть, слишком быстро дала согласие, немного нарушив таким образом конспирацию, на которую он намекал. Теперь между ними словно бы существовал общий секрет. Несмотря на свою неиспорченность и одиночество, Энн Фэннер не задала себе простого вопроса и даже не задумалась о малейшей вероятности того, что между Кэтрин Каулз и Гаем Вормсби могли существовать близкие отношения.
Как будто все шло так, как было надо.
Он был так благороден и так хорош собой! Не похоже, чтобы кто-то из них был уже женат, замужем или помолвлен. И вдруг — это был словно удар грома, возгласившего Истину и возвратившего ее к реальности, — женщина, шедшая сзади и ставшая ей настоящей подругой с первого момента их знакомства, пропела очень высоким голосом, в котором слышались страшно уязвленное самолюбие и ревность:
— Мне это нравится! А меня ты ни разу не пригласил с собой в эти дурацкие старые пещеры. Замечательно! Кэтти, детка, ты, кажется, ошиблась. Будь осторожна с этими красотками из Бостона — им палец в рот не клади!
Это должно было показаться смешным, так как прозвучало с претензией на юмор.
Питер Каулз громко загоготал.
Гай Вормсби из приличия усмехнулся, оглянувшись на Кэтрин Каулз с доброжелательной и немного сконфуженной улыбкой. И осознанием угрозы?
Энн Фэннер в ответ тихо пробормотала какие-то слова шутливого протеста.
Но она была женщиной, и ее невозможно было обмануть. Любая настоящая женщина, рожденная таковой милостию Божьей, всегда чувствует это, если только она не мечтательная идиотка.
При всех своих хороших манерах и осознании собственного превосходства, Кэтрин Каулз здесь, в стенах Крэгхолд-Хаус, и сейчас во весь голос заявила свои права — конечно, немногословно, но достаточно ясно — на свои чувства к Гаю Вормсби, археологу: «Руки прочь! Он — мой!»
Возможно, мужчины этого не поняли, зато Энн Фэннер отлично поняла.
Уже когда Гай Вормсби подвел ее к столу в этой симпатичной столовой, какое-то новое ощущение холода поселилось в ее душе и разуме. Как будто призраков, лунной комнаты и кур, не несущих яиц, было недостаточно! Кэтрин Каулз теперь страшно ревновала к ней.
Да… в Крэгхолд-Хаус всегда что-то случалось… Все, что только можно себе представить или о чем можно просто подумать. Вплоть до предметов, скачущих по ночам.
Однако думать об этом больше не было времени, потому что уже загремели посудой, передавая тарелки. Питер Каулз о чем-то рассказывал, Гай Вормсби кивал ему и что-то тихо говорил в ответ, а Кэтрин Каулз взяла на себя роль внимательной и любезной хозяйки. Все это очень напоминало комедийные фильмы, в которых обычно играл кто-нибудь вроде Кэри Грант или Ирэн Данн, разыгрывавшие остроумные сценки, только на этот раз за столом как будто была Кэтрин Хепберн.
Кэтрин Каулз вполне смогла бы играть ее роли в кинофильмах: «Да, дорогой! Конечно, дорогой!»
Хотя, все это вовсе не было смешно. Совсем не смешно. Из-за оживших вновь мыслей о призраках и внезапном решении покинуть Крэгхолд-Хаус как можно скорее Энн Фэннер вдруг стало холодно. Очень холодно. Зима убивала Лето. Ее пробирала дрожь. Господи, ну что за мрачные мысли за завтраком!
С сознанием долга она решительно погрузила ложку в чашку с овсянкой и старалась держаться так, чтобы лицо не выдало ее мыслей и чувств. Ей было нелегко продолжать болтать и есть вместе со своими новыми знакомыми так, словно ничего не произошло. Просто ужасно.
Да и овсянка была горячей.
Горячее, чем она ощущала.
А ее собственная температура приближалась к нулю.