Что было с несчастным Витей после этих журналов — я не уточнял.
Впрочем, я значительно забежал вперед.
* * *И мы стали дружить. Я приходил без приглашения, входил в ее квартиру без ключа.
Когда ее не было, смотрел телевизор — она нарочно оставляла пульт так, что я мог переключать каналы.
Когда она переодевалась, я послушно выходил из комнаты. Я мог бы подсмотреть, зайдя в какую-то стену, но я оставался верен своему слову.
Я любил, когда она варила кофе. Призраки не могут пить, но странное дело – чувствуют запах. При жизни я, оказывается, любил кофе. О чем-то хорошем и теплом напоминал его запах.
Черное кофе и черное пиво — кровь черной ночи. Еще неплохо из смешать и пить до черноты в глазах…
Поэтому когда, я гостил у Василисы, она ставила чайник, готовила себе чай, а мне кофе. Запах кофе наполнял комнату, и чашка стояла нетронутой, пока жидкость в ней не остывала.
Бывала она и у меня в гостях. Институт особенно строился в разгар холодной войны, поэтому рос не сколько вширь и в высоту, сколько вниз. И действительно, на поверхности находилась хорошо если треть всего. Не то, чтоб экономили землю, ее в округе было предостаточно. Строители ожидали ракету, что прилетит из-за океана, сотрет все наземные строения, ну а тут внизу можно будет жить и работать. Прорыли даже два туннеля, длинной в три и пять километров к ближайшим заводам.
Ракета так и не прилетела, подземными лабораториями пользовались все реже — не было достаточной вентиляции, от сырости оставленный лист бумаги уже через неделю покрывался плесенью и превращался в размазню.
В подвалах обитал одно время начальник гражданской обороны института, но ему скоро надоело сидеть при гуле электрического света, он затосковал по солнцу, по ветру в форточку, а не сквознякам подземелья. И написал прошение о переводе.
Этот человек примечателен тем, что он порой меня видел. Не постоянно, как Василиса или ее прадед, а только время от времени. Жаль, но в это время он едва ворочал языком, не мог сосредоточить внимание на мне, потому что в то же время его отвлекали желтые мыши и группа зеленых чертей, пляшущих на его столе.
Но мы же отлично знаем — желтых мышей и зеленых чертей не существует! Черти как и мыши — серые! Или не так?…
Что же касается подземелий института, то они медленно, но неуклонно приходили в запустенье. В учебных корпусах хорошо если использовали первый этаж подвалов. Поскольку карты переходов потерялись, двери в неизвестные коридоры заваривали, чтоб никто не заблудился и чтоб вдруг оттуда не появился какой-то совсем незваный гость. Кое-где и заваривать не приходилось — двери закрывались на засовы, замки. Металл в сырости гнил, разбухал намертво затягивая малейшие щели.
Так, в конце концов от всего подземелья остался в пользовании осталась одна улочка, что соединяла два корпуса. В ней постоянно перегорала единственная лампочка, как раз над ступенькой, перед которой всегда собиралась вода. И очень многие, желая сберечь время, гукались в эту лужу.
Не то чтоб я хорошо знал подземелье. Некоторые места знал неплохо, особенно там где я жил, но погуляв, однажды по коридорам, решил туда не возвращаться. Не было там ну абсолютно ничего интересного.
Хотя и могло появиться…
Дело в том, что осадочные породы здесь шли метров на пятьдесят, хотя оценить высоту в подземельях — дело трудное. Ну а дальше начинались сланцевые породы.
Строительство и выемка земли вызвало колебание пород, они осыпались, и порой, на нижних этажа строений человеческих начинались сыпаться стены и проваливаться пол.
Я был там всего один раз, спустился метров на сто, и мне там не понравилось.
Там дул жуткий ветер, было довольно сыро… И еще — эти места не были необитаемы. Я не видел ни одного существа крупней мыши… Но дело в том, что это была не мышь, а паук. Паутину он плел в волос толщиной и я увидел скелет запутавшийся в ней крупной крысы. Еще в подземельях рос какой-то особенный вид плесени, который слабо светился. Не слишком ярко, но вполне достаточно, чтоб обозначить направления и размеры пещер.
Насколько я знал, плесень поднялась и в людские подземелья, но чем выше поднималась, тем реже становилась, хуже светила и уже совершенно не росла на третьем этаже человеческих катакомб.
Пауки же размером с мышь вовсе остались верны своему подземелью, вероятно не желая отходить от своих сквозняков и плесени.