И это, в общем, славно…
* * *— А тебе, к примеру не кажется странным способ твоей жизни. Не думал, что этот мир…
— Не для меня? — Пришел я Василисе на помощь.
— Ну я не в том плане, чтоб ты искал пути из этого мира. Просто вот странно: жила, не верила ни в Деда в Мороза, ни в чудеса и вот, оказывается… Оказывается, что я особенная. Почему я?
— Во-первых, не хочу тебя расстраивать, но твой дар не единичен. Во-вторых, кто-то должен быть особенным — почему не ты? Опять же особенным людям и рассказать особо нечего.
— Ты не чувствуешь, что лишним в этом мире? Тебе не тесно с живыми?
Я покачал головой.
— Мы друг другу не мешаем. Делим одну и ту же площадь, но нам нужны разные вещи, посему мы сосуществуем, поддерживаем баланс, без нужды не лезем в дела друг друга. Скажем экзорцист придет к одержимому бесами. Но никогда не станет вызывать нечистую силу, просто чтоб надавать ей щелбанов.
— Но ведь сверхъестественное потому и называется так, потому что оно сверх…
— Естественно. Не «сверх» а просто «естественно». Пойми же — то что вы называете мистикой, она рядом. У тебя за шкафом, положим, зимует летучая мышь, разумеется вампир. Но тебя не трогает, потому что спит. Иногда она просыпается, ей хочется пить, хочется теплой крови. И ты спишь, и твоя шея такая теплая и прекрасная. Но мышь ползет в туалет и лакает воду из унитаза. Потому что — покусись она на твою кровь — она будет найдена и в лучшем случае убита сразу, а в худшем — выброшена на улицу где опять же умрет от холода.
Василиса вскочила с дивана, испуганно оглядываясь по сторонам:
— Где мышь? Где вампир?
— Нигде. Я же сказал к примеру.
— Или ты идешь по лесу, перешагиваешь ветку. Когда ты уходишь далеко, она подымается и уходит по своим делам.
— Вот, скажем ты…
— А что я?…
Обычно, по жизни Василиса носила короткое каре, но дома, чтоб волосы не мешали, закалывала, стягивала в узел на затылке.
Я совершенно отчетливо видел, что одно ее ушко отличается от другого:
— Знаешь, вот к примеру, отчего у тебя разные уши? У тебя в предках были эльфы, у них как известно уши заостренные. Вот это тебе и передалось.
— Не хочу тебя расстраивать, но это родовая травма — маменька меня рожала три часа и не обошлось без дефекта. Ты разочарован.
— Немного… Но лишь немного. Идея, в общем, не меняется. Есть свои преимущества, когда тебя никто не видит…
И ведь действительно, в первые месяцы по знакомству мы жили славно. Вместе сдали сессию: когда она писала ответы на вопросы, я смотрел в книгах, оставленных в соседней аудитории, поглядывал у соседей, потом диктовал ей ответы.
Затем мы постоянно на концерты ходили без билета. Я просто открывал ей служебные двери, говорил, как и куда можно пройти. Затем приловчились выигрывать билеты, которые разыгрывали на радио — я просто приходил на радиостанцию, ждал когда дозвониться Василиса, сбрасывая звонки остальных. Затем, из-за спины ведущего, читал ответы. Странное дело, но телефонные линии переносили мой голос.
В общем, мы жили как призраки.
Ей, это, похоже нравилось.
* * *Получилось так — в институте отмечали какой-то праздник. Справляли его довольно шумно — с гуляниями, фейерверком, концертом, балаганами, реками пива, как водиться в студенческой среде на пустой желудок.
Поскольку ночи уже были достаточно теплыми, а студенты жили тут же, в студенческом городке при институте, на часы никто не смотрел. Гуляние затянулось до такой степени, что никакой транспорт не ходил.
В общежития к однокурсницам и однокурсникам Василиса идти не пожелала, и я предложил ей провести ночь у себя.
В ларьке она купила фонарик. Двери институтов были закрыты и я провел ее иным путем — сквозь обваленный пол на песочном складе.
Вел я ее путями кружными, не потому что хотел ее запутать, оттого, что большинство проходов были закрыты — запечатаны.
— Осторожно, — вещал я, не подверни ногу, тут скользкая ступенька. А здесь когда-то был бассейн для гидродинамических испытаний — твой пра… один профессор здесь часто копался… Бассейн потом осушили, а оборудование подняли. А за этой дверью — огневая лаборатория, хорошо запечатанная и в приличном состоянии.
Спустились еще на два уровня прошли длинный коридор.
— Как ты думаешь, где мы, — спросил я?
— Не знаю. Под главной аллей института как раз под памятником Ленину. На глубине 30 метров… Крути вот тот штурвал, по часовой…
Я боялся, что механизм безвозвратно пропал и сгнил, но проектировали его на века, а тут-то прошло всего сорок лет. Дверь открылась даже без скрипа.