— Какая мерзость… — проговорила Василиса с восторгом, и аккуратно отложила его в сторону.
Дальше лежали книги. Было их немного, а именно четыре. Но прочесть их не удалось ни одну. Книги были толстыми, с толстыми же страницами, основной текст был написан от руки неизвестным для меня языком:
— Рунное письмо, — предположил я. — Дьявольщина, и тут тайная доктрина.
Кроме текста, книга была исписана и дополнена — дополняли ее в разные времена, и, похоже, разные люди, разных эпох.
Были здесь и деньги: в маленьком кошельке звенела монеты. Но никаких сокровищ не было: монетки были плевого номинала и все больше из серебра. Золотых не было вовсе, зато нашлись монетки из меди со стертым номиналом. В некоторых монетах были пробиты отверстия.
— Не иначе как пуговицы… — заметил я.
И действительно, рядом лежал клубок с нитками, в него было воткнуто несколько иголок. От вида одной меня пробрала дрожь — она была кривой — такими обычно сшивают раны.
Но скоро осмотрев содержимое, мы покидали все обратно — пора было отсюда выбираться.
Из-за деревьев выходили медведь и лось. Я понял — это за нами.
* * *Я предлагал содержимое перебрать, часть выбросить прямо здесь — скажем, что нам толку от снадобий, если мы даже не знаем их названий и для чего они. Тем паче, что у большинства, наверняка истек срок годности.
Предлагал я выкинуть и сундук, разумеется, предварительно ободрав с него серебро.
Но Василиса отказалась что-то выбрасывать — даже жуткий череп. Леший дал мне знак — не перечь ей. Я пожал плечами и согласился.
На следующий день мы отправились в дорогу. Вышли ранним утром, погрузили сундук на лося и пошли за лесником.
Он вел нас дорогами, известными только ему и ближе к вечеру вывел к железнодорожному полотну.
Поезд ждали часа полтора, пока, наконец из-за угла не появился медленный товарняк. Мы думали, что он проедет мимо — но тормоза заскрипели и машинист сделал нам знак забираться в кабину.
Леший помог поднять сундук в тепловоз. Приходилось распрощаться.
Солнце уже почти коснулось леса:
— Да как же вы домой дойдете по темноте?… — испугалась Василиса.
— А я к дядьке зайду, к водяному значит… Он тут недалече рыбинспектором работает. А то вы, небойсь думали, что если леший, то и родни нету? Ну, значица, до встречи. Осенью жду вас на грибы.
— Обязательно, дедушка, — пообещала Василиса.
Я тоже кивнул: сюда стоило бы вернуться.
Машинист дал гудок, поторапливая нас. Поезд тронулся — леший еще долго стоял на платформе и махал нам вслед.
Еще через три часа мы были в городе — машинист не взял с нас за проезд ни копейки — ему хватило, что в пути было с кем поговорить.
* * *— Ну что… Монеты стоят не многим больше металла, из которого сделаны. То есть не много. Найденные книги представляют не сколько финансовую ценность, сколько научную. Вероятно они бесценны, посему все постараются купить за бесценок. А еще лучше — даром. Итоги подведем — в активе: загородная прогулка за сравнительно небольшие деньги. В пассиве… В пассиве — все остальное: потеряно время, потраченные деньги упомянутые в активе.
Получалось, что проблему мы не решили. Я подумал, что неплохо бы сходить к оборотню и поговорить с ним. Возможно, даже поколотить. Но что призраку с мордобития? Тем более, что вервольф выглядел крепче меня и побитым мог оказаться я.
Да и откуда ему было знать, сколько денег было в том сундуке. Сундук был, деньги были, а что там тех денег как раз на одну облезлую кошку, так это вопрос другой.
— Стало быть вернулись на исходную позицию…
Василиса кивнула.
— Новых кладов на горизонте не предвидится, лотерею отметаем. Что у нас получается?
Ответом мне был тяжелый вздох.
— Полностью согласен с тобой. Идем грабить банк.
— Франц, мне страшно. Я никогда не грабила банки.
— Каждый день что-то происходит впервые. Попробуем раз, а там, может, и понравится.
Я поднялся с места:
— Ты куда? — спросила она.
— Пойду, поищу подходящий сейф с деньгами.
— Нас же могут поймать. Верней меня… Я не выдержу тюрьмы.
— В таком случае обещаю, что просижу весь срок вместе с тобой. Помнишь, в лесу я обещал, что не покину тебя.
В ответ она вздохнула — печально и громко. Я подумал, что мои обещания не слишком ее успокоили. Выходя из комнаты, я бросил:
— Не печалься, если тебе плохо… Завтра может быть еще хуже.
* * *