– Запрещено – это не значит, что нет, – возразил отец. – У нас Дарот Великий двести лет как и мыследейство, и танцы запретил, а в других княжествах Рошаеля люди и пляшут, и мыслесилой лечат, а рудоделы так вообще мыслесилой своей в неживые вещи живую душу вкладывают!
У Нарики упало сердце. Конечно, в других землях и княжествах мыследейство разрешено, но Громовая гора – в Нагорном Рошаеле, и как же Нарика теперь туда пойдет? Что о ней подумают? Еще и песни ей припомнят, что она поет! Ведь по указу Дарота Великого вместе с мыследейством запрещены и танцы, поэтому даже хлопать в ладоши под пение в Нагорном Рошаеле неприлично – где хлопают, там и ногами притопнуть могут, а это уже почти танец! И, самое страшное – за танцы, как и за мыследейство, полагается казнь! Нарика вспомнила, как еще при суровом старом князе били ящерной плетью мыследея на лугу перед крепостью, а все жители деревни в назидание должны были на это смотреть.
Нет, на Громовую идти страшно! И разговор у отца со старшиной какой-то жуткий! Сказать бы все, что матушка просила, да и уйти!
– Ладно, поживем – увидим, – вздохнул, наконец, старшина Борк. – Даст Огонь нам сил все это пережить! Прочти-ка мне письмо сегодняшнее…
Отец развернул скрученный лист сонника и начал громко читать. Нарика села на лавку у двери. Не прерывать же его! И любопытно, что там такое?
– «Старшине-от-ворот Борку Младшему от князя его Ленорка Четвертого Нагорно-Рошаельского. Писано года восемь тысяч шестьсот двадцать девятого, месяца Воительницы пятого дня. В Дедов День сего года прибывает в Нагорную крепость ко мне, для поздравления со вступлением на престол княжеский и личного знакомства, высокородная княгиня Лидора Пилейская, которую я буду принимать, как положено главе княжества».
– Что это она только теперь собралась поздравлять молодого князя? – нахмурился старшина Борк. – Старый князь уже год, как умер, упокой Огонь его душу, а она поздравлять! Не к добру! Конечно, молодой князь бывает в Нагорье только по большим праздникам, не застанешь, но княгиня Лидора могла бы его и в Рошане поздравить, там он круглый год. Читай дальше, Нар!
– «А посему к Дедову Дню, – продолжал читать отец, – повелеваю приготовить в наилучшем виде угощение и все, что надобно для приема государыни Пилея со свитой из сорока всадников…»
– Это что же за свита такая – сорок человек на боевых ящерах! – снова прервал чтение старшина. – Что она, снова воевать с нами собралась?
Вот интересно будет посмотреть на пилейскую княгиню с ее воинами! Наверное, все красивые, в латах из семикрыловых крыльев! А если они в гостях, может быть, они будут петь свои пилейские песни? Вот бы послушать, песни же никто не запрещал!
– «Государыня пилейская увлечена историей моего преславного предка Дарота Великого, – читал отец дальше, – а потому повелеваю Нару-писарю старые летописи и записи разобрать к ее приезду. Князь Ленорк Четвертый собственноручно подписал».
Летописи Дарота Великого, Князя-под-горой? Вот бы Нарике хоть одну почитать! Она грамотная, разберется, и это вовсе не нарушение закона! Но отец никогда не разрешит посторонним копаться в летописях, а Нарика не на княжеской службе, а значит, посторонняя.
– Один Огонь святой знает, как мы все это успеем! – заворчал у нее над ухом старшина. – Уже третий час утра, а Виргалия-повариха готовит только для своих! И места в крепости для чужих бойцов у меня нет! И главное, с чего это летописи наши княгине Лидоре понадобились? Оружие Дарота, что ли, ищет? Говорил же я, все сегодня не к добру!
Ну все, пора уходить! Нарика вскочила с лавки.
– Пап, матушка велела тебе передать срочно, чтобы ты прямо сейчас домой зашел, у мельника Геммина какое-то дело! – выпалила она. Старшина Борк грозно обернулся к ней.
– Это что за вздор со всех гор? Никаких отлучек, никаких дел до вечера, еще чего придумали! – отрезал он. – Ты, Нар, останешься здесь, я скажу, что надо делать. А ты, Нарика, ступай домой! Вы с мамашей и сами можете с мельником разобраться!
Ну и ладно! Зато потом она все-таки сходит на Громовую, до пений как раз успеет. Ведь ходила же раньше, и с семикрылами, и за диким чешуйником, и никто ничего не говорил. А семикрылов действительно надо погонять по горам, ведь сброшенные летом крылья и собранная с них шерсть – это деньги семье на всю зиму, матушка будет продавать пряжу на ярмарке в Растеряй-городке до Нового огня.
Выскочив из караульни, Нарика помчалась домой. Ворота, мост, берег, вот уже и голубой луг пестрит розовыми кустиками средилетнего листа и красными драконовыми очами. А вот и дом! В огороде из низеньких синих кустиков торчат желтые незрелые головицы, с карниза дома свисают синие листья и лиловые ягоды самоспела. Окна настежь распахнуты, вышитые цветами занавески вьются по ветру, а из открытой двери так и тянет свежим хлебом и вялеными самоспелами. А вот и Геммин, сидит на лавке у печи, прямо под веревкой с сохнущими самоспелами. Матушка важно сидит напротив, держа в руках вышитое полотенце. Что это она с лучшим полотенцем, уж не сватовство ли здесь затеяли? Кого это ей Геммин надумал сватать, если у него оба сына женаты и живут в Растеряй-городке? Нарика сбросила на крыльце кожаные туфли, откинула занавеску в двери, вошла и села рядом с матушкой. Разговор не прерывался.