— То, что нравственно в одной стране — если это истинно нравственно, — наверняка ведь должно быть нравственным и в другой стране? — возразил канцлер.
— Именно об этом я и говорю. — Поул снова двинулся к своему крылу дворца. — Мне бы не хотелось думать, что мы опустились до такого уровня, что считаем, будто грех — это когда кто-то делает нечто, нам не нравящееся, безотносительно к намерениям или методам.
— Вы оправдываете вторжение Салокана? — спросил Оркид, даже не пытаясь скрыть удивления в голосе.
— Ни в коем случае. Речь всего лишь о терминологии. Но давайте на миг забудем о «грехе». Вы считаете, что мы выиграем войну?
— Да, и более того, считаю, что как только это произойдет, мы увидим, как Королевский Совет расколется на две фракции — ту, которая поддерживает ее величество, и ту, которая поддерживает Двадцать Домов и определенные денежные круги, которые выгадают от ослабления монархии, особенно если Хаксус будет захвачен и появятся готовые для использования новые земли и новые возможности.
— Традиция моего дома — поддерживать монарха во всем, что он — или, в нашем случае, она — делает.
— Традиция, которую вы намерены продолжать.
— Несомненно.
— Рад это слышать, так как, видите ли, есть-таки способ обеспечить восстановление равновесия в Совете.
— И какой же?
— Со смертью Нортема его кресло в Совете наследуете вы.
— О, понимаю, — сообразил Поул. — А это означает, что мое место становится вакантным и будет занято новым исповедником королевы.
— Именно, — подтвердил Оркид. — А исповедника королевы выберете вы.
Поул остановился.
— Да, это верно. — Он странно посмотрел на Оркида. — Весьма удачно для нас.
Олио и Эдейтор вошли в приют через заднюю дверь. Священник поздоровался с ними и провел на кухню, кланяясь и расшаркиваясь всю дорогу.
— Вы в этом деле новичок, не так ли? — спросил Олио.
Священник болезненно улыбнулся.
— Ваше высочество орлиным оком видит мои недостатки.
— Вы меня неправильно поняли, отец. Я всего лишь хотел сказать, что при посещении приюта мы привыкли к несколько неофициальному обращению. Я предпочел бы, чтоб вы не называли меня моим титулом.
— Обращаться к вам, не титулуя, ваше высочество? — неуверенно переспросил священник.
Олио потрепал его по плечу.
— Вижу, это потребует некоторого навыка.
— Мне сегодня сообщили, что у вас есть умирающий ребенок, — с некоторым нетерпением вмешался Эдейтор. Ему не нравилось, что постоянного священника внезапно заменили новым прелатом. Им с Олио действительно надо встретиться с Поулом и кое в чем разобраться.
— Ребенок, прелат? — Священник, казалось, пребывал в замешательстве. — Нет. У меня мужчина лет шестидесяти с лишним. У него больное сердце…
— Мы зря теряем здесь время, ваше высочество, — резко бросил Эдейтор, а затем растолковал священнику: — Его высочество занимается только теми, кто умирает раньше срока, от болезни или несчастного случая.
Священник, казалось, ужаснулся.
— Но пациент очень хороший человек, у него много маленьких детей…
— И тем не менее, — перебил Эдейтор, — это не входило в первоначальное соглашение… — Он оставил эту фразу незаконченной. Эдейтор Фэнхоу и так уже слишком много сказал тому, кто не был причастен к первоначальной договоренности.
— Может, только на этот раз, Эдейтор? — попросил Олио. Ему было крайне неприятно позволить умирать отцу малышей.
— Ваше высочество, вы не можете исцелить все поражающие Кендру болезни, — несколько нетерпеливо указал Эдейтор. — Мы уже обсуждали это. Если вы и правда желаете помочь своему народу, то должны бережливо пускать в ход свои силы и только там, где это будет полезней всего. Нам надо идти, и идти сейчас же.
Священник пребывал в замешательстве и пришел в еще большее замешательство, когда принц и прелат ушли, не повидав его умирающего пациента. Когда они удалились, он поспешил вернуться на кухню и записал все, сказанное ими тремя. Он потратил на это некоторое время, пытаясь вспомнить все до последнего слова и нюанса. В этом отношении инструкции примаса Поула были совершенно недвусмысленны.
Было уже далеко за полночь, и Деджанус собирался покинуть кабинет и отправиться к себе в покои, когда к нему постучался и открыл дверь один из гвардейцев, впустив в кабинет низкорослого человечка с крысиным лицом, который чувствовал себя неуютно в присутствии стольких людей, носящих столько оружия.