- Ваш, - ответила соседка. - Из вашей сумки дым.
Рихтер подхватил дорожную сумку, одновременно расстегивая ее. Он уже знал, что там могло самовоспламениться. Конечно, он был тысячу раз неправ, что не уничтожил сразу проклятоое письмо с орнаментом, но хранилось оно в специальной вакуумной папке с магнитным замком, который открыть постороннему было трудновато. И все же он был просто преступно беспечен, в случае его смерти личные вещи стали бы обыскивать…
Папка ощутимо нагрелась. Внутри не было ничего, кроме горстки пепла.
- Ну что, разобрались с дымом? - спросил пилот. - Осторожнее с сигаретами, доктор Рихтер. Тут датчики чуткие, реагируют легко. Посадка на туристической базе через пять минут.
- Извините великодушно, - попросил Рихтер. - Я тут немного передумал. Высадите меня на третьей экспедиционной.
Фараон ждал ответа.
Сети думал о мести. Он не был обычным обманутым мужем, измена в его случае превращалась в святотатство. Опущенные глаза и дрожащие губы его недавней любимицы ясно говорили о ее вине. Впрочем, иногда женщины ведут себя так и просто от страха - кто их разберет! Не то жрец, ее соучастник, он держался как обычно, ни единой тени не набежало на его лицо. О, эти жрецы! Они не водили в бой армии, но они обладали знаниями, которых не было ни у кого более. Теперь все будет по-иному, он, хоть стар, не даст никому более основывать государство в государстве. И в глубине души Сети был рад тому, что предоставится повод избавиться от женщины - она стала забирать над ним слишком большую власть, что позволять не следовало. Он не был жесток с наложницами, пусть над ней будет справедливый суд, и пусть решают судьи. Как сказано было в легенде:
Лицо нежней сирийских лилий
Избороздил жестокий страх,
И ножки розовые ныли
В тяжелых бронзовых цепях.
И вновь, как грозные раскаты,
Звучали страшные слова:
«Я – твой супруг, твой старый Бата,
Я жив, и месть моя жива».
В ответ раздался безотрадный,
Бессильный, жалкий женский плач,
И судьи были беспощадны,
И был безжалостен палач.
И утром около лоханки
Худые уличные псы
Глодали скудные останки
Недосягаемой красы…*
Одна дева в гареме провинилась подобным образом несколько лет назад и была брошена собакам - он забыл, как звали ту, забудет и эту.
Размашисто шагая, вошли с мечами наизготовку меджаи - стражники фараона и окружили виновных.
- Держите их, держите, они встречались тайно, они что-то замышляют! - раздался издали с балкона голосок царевны, одной из дочерей Сети.
А Имхотеп по-прежнему ничего в свое оправдание не произнес. Его жрецы переглядывались, мысленно прикидывая, насколько сурово их накажут вместе с их предводителем, но говорить не осмеливались.
Наконец в распахнутые двери прошли два богато одетых человека, которые в столь поздний час давно должны были быть в своих покоях. Один из них был Пасер, главный визир фараона. Другой, одетый в белое, с выбритой головой, как у Имхотепа, но намного старше последнего - Небнетджер. Оба знатных господина остановились рядом с Сети, отвесив ему поклоны.
- Государь, - заговорил жрец Амона. - Ты видишь, что я предупредил тебя небеспочвенно. Ты отдалил от себя нас, слуг великого Солнца, и приблизил других. О государь, ты видишь теперь, что даже их верховный жрец не оправдывает твоего высокого доверия.
Имхотеп впервые разомкнул уста.
- Владыка, этот человек лжет тебе. Он оклеветал меня из зависти. Я невиновен в том, в чем ты меня подозреваешь. Я стою перед тобой, как на суде Осириса, и говорю: вот, слушай меня, я чист. Я не коснулся госпожи, смотри, ее узор в целости.
Фараон вынужден был признать это. Небнетджер сердито топнул ногой.
- Есть множество способов нанести урон чести женщины, не размазав краску на ее теле!
- Я не нанес этого урона, - возразил Имхотеп. - А ты тогда расскажи правду, почему ты так зол. Вы, слуги Солнца, не лишились его света, но вас отдалили от казны фараона и возможности запускать туда руки.
- Гнусная клевета! - возмутился старый жрец. - Владыка, он лжет перед твоим лицом!
- Тогда ты не будешь возражать, если его величество пошлет стражу в твой дом проверить это, и объяснишь, что делают в твоей кладовой трофеи хеттской войны? - очень тихим, но отчетливым голосом спросил Имхотеп. Небнетджер, потеряв самообладание, завопил:
- Это неправда! Это ты подложил мне эти пять… - и осекся, поняв, что сказал лишнее. Понял это и Сети.
- Чего - пять? - строго спросил он. - И откуда ты знаешь, что именно пять?
Пасер, молчавший все время, отодвинулся от обоих спорщиков, всем видом демонстрируя, что готов всецело поддержать победителя.
- Государь, - немного успокоившись, заговорил Небнетджер. - Человек этот виновен. Допроси слуг. Я же никогда не брал ничего, кроме того, что жертвовали мне добровольно… да и не могут храмы великого Солнца прозябать в бедности!
- Государь, - раздался в ответ голос Имхотепа, - слуг можно запугать или подукупить. Прошу суда высшего и справедливого. Повелители Египта! - молодой жрец раскинул руки, повернувшись к залу, где стояли статуи богов. - К вам обращаюсь я! Укажите же истинного виновника, того, кто замышляет злое для Та-Кемет!
Небнетджер рассмеялся, сначала коротко и скупо, затем, не сдержавшись, в полный голос. Но смех замер у него на губах. Стоявшие на своих пьедесталах изваяния медленно, со скрипом, начали поворачиваться в его сторону. Тяжелый негромкий звон пошел по дворцу, когда металлические руки начали отрываться от мощных туловищ и вытягивать указующие персты. Широко распахивались незрячие глаза с выгравированными зрачками.
Боги, сколько их ни было в зале и коридоре, указывали на Небнетджера.
Жрец Амона шарахнулся в сторону от Имхотепа. Указующие персты сдвинулись следом за ним. Сети схватился за сердце, тяжело дыша - фараона и так не первый день мучили боли за грудиной. Пасер крупно дрожал, не зная, куда бежать. Анксунамун замерла, отчаянно глядя в лицо Имхотепа, и пытаясь верить, что он сможет спасти их обоих. Златокожие жрецы Осириса беспрерывно кланялись всем статуям подряд. Несколько заглянувших на шум царедворцев вылетели за дверь со скоростью не изобретенной еще пули - как будто боялись, что статуи укажут и на них. Меджаи сохранили какое-то подобие военной выправки, но тоже не прочь были бы бежать, пока на них не обратился гнев богов.
Стих металлический звон и во дворце воцарилась тишина.
- Владыка, - отчетливо прозвучал голос Имхотепа. - Ты видишь теперь, на чьей стороне боги.
- Да, - Сети сглотнул набежавшую слюну, - вижу…
Статуи перестали двигаться и застыли, как и подобает металлическим болванкам. Это придало Сети уверенности и вернуло ему самообладание. Он кивнул стражникам на жреца Амона:
- Увести! Потом мы будем судить его…
Несколько меджаев вывели так и не пришедшего в себя Небнетджера. Сети, все еще не до конца веря в случившееся - он кое-что знал о жреческих хитростях, но не представлял, как можно заставить двигаться сразу все монолитные статуи, нетвердым голосом обратился к Имхотепу:
- Ты оказал нам услугу, ты доказал свою преданность… Выбирай себе награду, мой жрец.
Пасер, тоже частично вернувший себе самообладание, одобрительно закивал - ссориться с таким человеком, как Имхотеп, определенно не стоило. От девчонки государю нужно избавиться, даже если она невинна, жена фараона должна быть выше подозрений. Но жрец может быть как опасен, так и полезен.
- Выбирай награду, - тверже повторил Сети. Имхотеп не смог сказать ничего в ответ, слова застыли у него на губах, но взгляд, обращенный к Анксунамун, оказался красноречивее слов. Сети поймал этот взгляд и помрачнел:
- Так это правда? Так это все-таки правда?
Пасер, встав за спиной фараона, зашептал ему на ухо. До Имхотепа долетали обрывки фраз: