Глава 3
Принц Джеффри считал, что после его смерти Генрих должен будет удовлетвориться Английским королевством, если сможет его получить, а родовые поместья семейства Ангевин должны будут перейти ко второму из его сыновей.
Генрих был еще молодым человеком, одиннадцатью годами моложе Элеанор…
Когда Джанна Рослин покинула церковный двор, я проводил ее взглядом, пока она не скрылась из виду, и медленно прошел к могиле, где горели на бестрепетной траве алые розы.
«Здесь покоится Джон-Хенри Рослин, – гласила надпись на надгробном камне, – который почил мая 15-го дня 1890 года в возрасте 66 лет. Здесь также покоится его жена Ребекка-Мэри, почившая апреля 12-го дня в возрасте 58 лет. Упокой, Господи, их души. Этот камень воздвигнут в их память преданными их сыновьями Джаредом-Джоном Рослином и Джонасом-Хенри Рослином в 1890 году от Рождества Христова».
Я все еще смотрел на надпись, пытаясь определить, с кем из усопших состоит в родстве женщина, принесшая цветы на могилу, когда звучный голос произнес за моей спиной:
– Ну вот, миссис Рослин опять принесла красивые цветы! Хорошо, что у нее на ферме их так много.
Я обернулся и оказался лицом к лицу с приходским священником Зиллана. Это был худощавый человек лет за сорок с преждевременно поседевшими волосами и странными темными глазами. Я пишу «странными», потому что видел такие единственный раз – на представлении варьете в Лондоне; человек с такими же странными глазами читал мысли зрителей и безошибочно записывал их на доске под аккомпанемент восторженных аплодисментов публики. Я подумал с тревогой, что пастырь, который обладает телепатическими способностями, должно быть, очень смущает свою паству. Можно признаться в таких грехах, о которых и не желаешь говорить.
– Добрый день, – учтиво ответил он на мое неловкое приветствие. – Добро пожаловать в Зиллан. У нас очень редко бывают гости из Англии. Или вы все-таки корнуоллец? Вы выглядите как местный… Позвольте мне представиться. Меня зовут Эдвард Барнуэлл, и я, как вы, конечно, догадались по-моему одеянию, священник этого прихода.
Когда я назвал свое имя, он, казалось, был испуган, но тут же объяснил, что хорошо знает моего отца: когда-то давно они вместе ходили в школу. А поселившись на ферме Деверол, отец стал посещать зилланскую церковь. Еще я узнал, что отец обедал в доме у священника с мистером Барнуэллом и его семьей каждое воскресенье после заутрени, а потом возвращался на двуколке через пустошь в свое уединенное пристанище в Морве.
– Если вы погостите у отца несколько дней, – говорил мистер Барнуэлл, – надеюсь, вы придете вместе с ним к нам на завтрак в следующее воскресенье. Моя жена будет очень рада вас видеть, а моя дочь Мириам обрадуется новому лицу. Ведь мы здесь, в Зиллане, так изолированы от мира… Мириам уже восемнадцать лет, и она очень мила, хотя я, понятно, пристрастный судья. Ну что ж, не смею вас более задерживать. Кланяйтесь от меня отцу. И надеюсь вас вскоре снова увидеть.
– Да, сэр. Благодарю вас, – сказал я вежливо и не удержался от вопроса: – Сэр, вы как будто сказали, что эти цветы принесла некая миссис Рослин? Она приходится женой одному из сыновей усопших?
Он посмотрел на меня, его странные глаза не выдавали никаких чувств, и в тот момент, когда я уже начал проклинать себя за этот вопрос, ответил непринужденно, словно мы обсуждали погоду:
– Нет, миссис Рослин была второй женой Джона-Хенри Рослина, который умер в мае, и мачехой его сыновей. Она до сих пор живет на ферме Рослин, на пустоши по дороге в Чун. А вы уже побывали в замке Чун? Моя жена говорит, что это просто груда старых камней, которая вряд ли заслуживает визита, но вам, я думаю, будет интересно, если вы разделяете приверженность своего отца к истории.
– Надо будет осмотреть этот замок на обратном пути в Морву, – торопливо сказал я и наконец избавился от него, но его темные глаза следили за мной, пока я шел по улице, в точности так же, как мои недавно следили за миссис Рослин.
Вернувшись на ферму Деверол, я немедленно отправился к отцу в кабинет и извинился.
– Я прихожу к выводу, что такое несвойственное мне поведение стало следствием разговора с Жилем Пенмаром, – добавил я спокойно, не выдавая своих чувств. – Боюсь, что вел себя глупо.
– Я понимаю, – тотчас откликнулся он. – Не будем больше об этом говорить. – Но ему все же было очень неловко.