Зачем он уехал? Кто его гнал из Америки? Он вспомнил Хариша-Харри:
«Не пройдет колено — возвращайся в Индию… Вылечишься — снова вернешься».
Мистер Каккар предупреждал его: «Попомни мое слово, Бижу; в ту же минуту, как прибудешь, начнешь думать, как бы оттуда снова смыться».
А вот и Саид-Саид при своей вечной улыбке. Последняя встреча с ним.
— Ах, Винсу, какая девушка! К Луфти сестра прихать из Занзибара. Я как увидеть, сразу Луфти сказать: «Ой, Луфти, вот это да-а!»
— Но ты женат.
— Ай, женат, что за беда! Через четыре года «зеленая карта» в кармане, развод, и снова женат. А пока в мечеть. Эта девушка… Она…
Бижу слушает.
Саид задыхается от восторга.
— Она…
Бижу ждет.
— Она чистая! Она пахнуть! И размер четырнадцать! — Саид изображает Ладонями размер своей мечты. — Лучший размер! Я к ней даже не прикасаться. Я себя вести. Купим домик в Нью-Джерси. Я на курсы авиамехаников ходить.
Бижу безутешен. Боится темного леса, боится, что эти догонят его и убьют, ужасается тому, что он наделал. Жалеет вещи, купленные в Америке, скорбит о пропавших деньгах. Проснулась и боль в колене, ушибленном на кухне кафе «Ганди».
Глава пятьдесят третья
Лягушки безумствуют и в Чо-Ойю. В джхора, в папоротниках, на грядках, в водонапорном баке, поднятом выше деревьев. Уже темно. Повар стучится в дверь судьи.
— Что там еще?
Повар открывает дверь, держится за нее обеими руками. Он пропитан алкоголем. Глаза слезятся, как будто лук резал. После возлияний в кантине Тапа он вернулся домой и приложился к своему чангу. Повар прицеливается, делает героическое усилие — цель достигнута! Он рухнул на пол перед кроватью судьи.
— Я п-плохо себя вел, — мямлит он заплетающимся языком. — Побей меня, сахиб.
— Ч-что? — Не менее пьяный судья (виски!) пытается выпрямиться в кровати. — Что?
— Я нехороший человек, — всхлипывает повар, восстав на колени. — Нех-х-хроший. Меня надо наказать, сахиб. Побей меня.
Да как он осмелился!..
Как он осмелился потерять Шамку, как он осмелился не найти Шамку, как он осмелился заявиться в таком виде и беспокоить судью среди ночи!..
— ДА ТЫ В СВОЕМ УМЕ?
— Сахиб, побей меня.
— Ну, ежели тебе желается…
— Я злой человек, слабый человек. И зачем я только живу на свете?
Судья встает и тут же тяжко оседает на постель. Движение — жизнь. Он шлепает повара по лбу тапком.
— Так?
Повар валится на пол, хватает стопу судьи, плачет.
— Я плохой человек. Прости меня, прости…
— У… уй-йди… Пшел… — Судья пытается вывернуть ногу из хватки повара.
Повар ногу не отдает. На что же он будет лить слезы и сопли? Он обильно орошает ногу сахиба, добавляет слюны. Судья отбивается тапком.
— Сахиб, я еще и пьяница. Плохой я, ой какой плохой!..
Сахиб свирепеет, колотит плохого повара.
— Ой-ой-ой, плохой я, плохой! — причитает повар. — Я виски пил, чат пил, я ел господский рис вместо положенного своего, мясо ел, ел из господской кастрюли, обманывал, армейский спирт воровал, виски, чанг делал, деньги крал, пятьдесят лет крал, каждый день, Шамку бил, с ней не гулял, сидел да биди курил, думал только о себе, ай-ай-ай, пропала моя голова-уа-уа!..
Судья освирепел. Не впервой.
— Гадина! Грязная свинья, лицемер, скотина, мразь!
— Да, да, верно, верно! — подпевает повар. — Долг господина наказывать нерадивых слуг!
Саи слышит вопли, звонкие шлепки тапка, несется на шум.
— Что случилось? Перестань! Прекрати немедленно! Прекрати! — вопит она.
— Пусть, — вопит повар. — Пусть убьет меня. Он ХОЧЕТ убить меня. Не мешай. Зачем мне жить? Лучше умереть. Убей меня, сахиб. Может быть, тебе приятно будет. Мне приятно будет. Убей!
— Убью! Убью!
— Убей, убей.
— УБЬЮ!!!
Повар не упомянул про сына. Нет сына. И не было. Надежда была. Бижу не было.
Судья колотил изо всех сил. Колыхались его дряблые, старческие, отвыкшие от всяких упражнений мышцы, летела во все стороны слюна из дряблого, старческого рта, трясся подбородок. Рука с тапком поднималась и опускалась.
— Прекратите, прекратите немедленно! Это гадко, мерзко, отвратительно! — кричала Саи.
Но они не слышали.
Саи выбежала из дому в чем была, в бетой хлопчатобумажной пижаме. Вынесла с собой пустоту дня, отвращение к повару, к его жалкому бормотанию, ненависть к судье, вынесла свою жалкую эгоистическую печаль, свою жалкую, эгоистическую, бессмысленную любовь…